Вацлав Нижинский. Его жизнь, его творчество, его мысли

Главная героиня – содержательница дома [терпимости], когда-то красивая кокотка, а теперь состарившаяся и парализованная женщина, пишет Ромола. Но хотя тело превратилось в руину, дух остался неукротим. Она занимается всеми любовными сделками – продает девушек мужчинам, юношей – старикам, женщин – женщинам, мужчин – мужчинам.

Творческая жизнь Нижинского приобретала все более универсальный характер. Но в совершенстве талант его раскрывался в танце. Из письма Рей-налдо Ану этого периода видно, какие проекты занимали Нижинского:

Я работаю, я сочиняю новые балеты и совершенствую свою систему записи хореографии. Я страстно жажду работать независимо от других танцевальных трупп, где соперничество мешает созданию истинного искусства. Я намереваюсь танцевать с небольшой группой и надеюсь получить интересные результаты.

К несчастью, этого не случилось.

Безумие

Война закончилась 11 ноября 1918 года. Патриотические идеи больше не затмевали умы, и открылось во всей полноте ужасное обличье войны. Нижинский был глубоко потрясен. «Я знаю убийства солдат, – пишет он. – Я знаю их страдания». Его творчество становится все мрачнее, а его рисунки – все абстрактнее, напоминая послевоенные руины, среди которых виднеются лица с безумными глазами и раскрытым ртом.[182] Ромола, считавшая эти работы «пугающими и мрачными», спрашивала его: «Что это за страшные маски?» – и Нижинский отвечал: «Лица солдат. Это война». Зимой он с интересом прочел «Смерть» Метерлинка и «Ecce Homo» Ницше и взялся за работу над новым балетом, который его жена называла «Танец жизни против смерти». При этом его состояние становилось все нестабильнее, а срывы все яростнее. И однажды один из слуг, работавших у Нижинских, сказал Ромоле, что подростком у себя дома, в Сильс-Марии, он выполнял поручения Ницше и что прежде, чем тот заболел и его увезли, философ выглядел и вел себя точно так же, как месье Нижинский сейчас. Нижинский стал позволять себе поднимать руку на жену и даже столкнул ее с лестницы. Наконец, его стали мучить головные боли.

Ромола, оказавшись в безвыходной ситуации, обратилась за помощью к доктору Франкелю (у нее с ним был роман). Пообщавшись с Нижинским за чаем, тот сделал вывод: легкий случай истерии вследствие переутомления, причиной которого, без сомнения, стало то, что «он часами танцевал без передышки (до шестнадцати часов в сутки) в течение многих месяцев».[183] Танцовщик впал в состояние лихорадочного возбуждения, из которого, казалось, больше не выйдет. Он писал Дягилеву: «Я много работаю над танцем. Мои движения все совершенней». Поэтому Франкель решил прописать ему успокоительные средства и прислал под видом массажиста медбрата, чтобы тот держал под наблюдением танцовщика. Спустя несколько дней лечения Нижинский немного успокоился. Он подружился со своей «сиделкой», они вместе совершали пешие прогулки, и вскоре, по словам Ромолы, к Вацлаву «вернулось былое озорство». Ей даже казалось, что «он играет роль пресыщенного фата». Без сомнения, Нижинский хотел доказать жене, что, несмотря на ее подозрения, он не безумен и понимает, что «массажист», которого она наняла, на самом деле медбрат. Он снисходительно подтрунивал над ней. Ромола рассказывает: когда их испанские друзья, приехавшие повидаться с ними, пригласили их на чай и спросили у Вацлава, чем он занимается последнее время, тот ответил:

Видите ли, я – артист, но сейчас у меня нет труппы, и я скучаю по сцене. Я подумал, что будет интересно проверить, насколько хорошо я могу играть, и поэтому шесть недель подряд я исполнял роль сумасшедшего, и вся деревня, и моя семья, и даже врачи мне поверили. За мной под видом массажиста присматривает санитар из психиатрической больницы.

Несмотря на то что их жизнь постепенно превращалась в трагифарс, Нижинский решил дать представление для всех своих друзей. Спектакль должен был состояться 19 января 1919 года, в бальном зале отеля «Сювретта-Хаус».