Вацлав Нижинский. Новатор и любовник

В программу открытия гастролей в понедельник 17 января вошли «Жар-птица», «Шехеразада», «Зачарованная принцесса» и «Ночное солнце». Реакция публики разочаровала Мясина, а Дягилев вообще сомневался в способности ньюйоркцев оценить его балет. «Он говорил мне, — вспоминал Мясин, — что американцы все еще воспринимают балет как легкое развлечение после тяжелого дня в офисе!» Рецензии, появившиеся утром следующего дня, затронули эту проблему, но были восторженными. «Джернал оф коммерс» отметил, что Нью-Йорк, хорошо знакомый с Павловой и ее танцами, не был готов к репертуару Дягилева. «Данный балет привлекает к себе другим образом, обращен к другим чувствам. Это скорее приказ, чем призыв. Приверженцам старого балета необходимо научиться ценить это. За границей, говорят, в этом уже умеют находить удовольствие. Вопрос в том, является ли американская публика достаточно продвинутой, чтобы сразу же это принять». Аудитории, привыкшей к классическому танцу Павловой и Мордкина, потребовалось большое усилие, чтобы воспринять совершенно новый опыт балетов Фокина. В Лондоне у Дягилева была противоположная проблема: посадив свою публику на фокинскую «диету», он обнаружил в ней неспособность оценить «Жизель» и «Лебединое озеро». Передовая музыка Стравинского и цветовая палитра Бакста изумили американцев, ответивших восхищением и уважением. Но хотя такие танцоры, как Маклецова, Больм и Мясин, были приняты восторженно, чувствовалось, что на реакции публики во многом сказалось отсутствие Карсавиной и Нижинского, особенно Нижинского. Некий рецензент писал: «О гениальности Нижинского знали тысячи, а о гениальности русского „ансамбля“ — сотни. В стране, где личность очень много значит в политике, бизнесе и искусстве, внезапная потеря двух главных имен стала самой серьезной неудачей, постигшей Русский балет во всех его странствиях». Этот же критик отметил, что у Золотого раба Больма отсутствует удивительный прыжок Нижинского, и добавил, что этого «никогда бы не заметили, если бы никогда не видели раньше…». Во всех балетах труппа была великолепна в массовых сценах, что составляло часть балетной концепции Дягилева. Все тот же рецензент обращался к американской публике: «Мы никогда не сможем думать о Русском балете просто как о достижении искусства. Это также религия, философия».

Хвалебным отзывам американской прессы можно противопоставить мнение музыкального критика Карла ван Вехтена, который в качестве представителя «Нью-Йорк таймс» в Париже неоднократно видел спектакли Русского балета в Европе и присутствовал на премьере «Весны священной». То обстоятельство, что ни одна из «звезд» не выступала, по его мнению, изменило все. «Мы часто убеждаемся в том, что индивидуальность играет не слишком значительную роль в этом новом и ярком зрелище, но теперь мы вынуждены признать, что „ансамблю“ недостает былого очарования…» Мясин, полагал он, не был ни великим танцором, ни великим мимом: он не был Нижинским. Больм обладал «жизненной силой и энергией», но не мастерством раскрытия характера своего персонажа, и этот же недостаток ограничивал изысканный танец Гаврилова. Маклецова преуспела в технике танца, но ей не хватало поэтичности или способностей к интерпретации. «В таком балете, как „Жар-птица“, она просто оскорбляла взгляд. Далекая от интерпретации балета, она давала полное представление о том, как не следует танцевать». Лопухова была обаятельна и «шаловлива», но в партиях «примы-балерины», принятых от Маклецовой, «она безнадежно ошибалась в элементах». Чернышева максимально использовала данные ей возможности, главным образом мимические. Реваль досталось не меньше: «Ее Клеопатра показалась мне скорее парижской кокоткой, чем египетской царицей». Но, несмотря на эти неодобрительные замечания, ван Вехтен считал, что Дягилев продемонстрировал Нью-Йорку «лучшие образцы сценического искусства, чем приходилось здесь видеть прежде». Точно таким же было и мнение Дягилева, а также общий смысл почти всех публикаций в прессе.