Вацлав Нижинский. Воспоминания

Когда мы в следующий раз отмечались в полиции, я настойчиво просила полицейского начальника, к которому мы приходили, сказать, кто донес на нас. «Я не могу это сказать: это секрет властей. Но поступить так было действительно смешно. И этот донос поставил нас в очень неловкое положение, но мы должны были расследовать это дело, раз кто-то обратил на него наше внимание. Разумеется, нам сказали, что Нижинский работает над военным планом».

«Но кто же, какой клеветник мог приписать ему такое?»

«Ну, это чересчур встревоженные и ослепленные люди, которые, возможно, слишком боятся потерять свое место. Из-за недоразумений внутри семьи часто происходят большие события».

Я поняла, что он намекает на моих родителей, и спросила: «Донос поступил из дома? Пожалуйста, пожалуйста, скажите».

Он кивнул и произнес: «Не спрашивайте меня, но я бы хотел, чтобы вас перевели в другое место».

Через много лет, когда произошла ужасная трагедия и я вернулась туда с больным мужем, я встретилась с этим полицейским начальником, и он сказал: «Я спрашиваю себя, не может ли тот прискорбный случай во время войны в большой степени быть причиной этой ужасной драмы».

Однажды осенним днем к нам пришел венгерский театральный импресарио, который сказал нам, что только что вернулся из Швейцарии и там ему сказали, что Дягилев пытается установить связь с Вацлавом. Сергей Павлович собирается ехать с балетом в Америку, и Вацлав должен был ехать с ними. В Америку! Это казалось таким фантастическим, что сообщение от Дягилева тоже показалось нам ненастоящим.

Я получила от крестного открытку, на которой была написана старая поговорка: «Ты подняла колокол на колокольню, теперь иди звонить в него». Я не могла понять, что это значит, пока из полиции не пришел приказ, чтобы мы готовились к переезду в Богемию, в город Карлсбад. Никогда я не упаковывала так охотно все вещи перед отъездом. Мы пришли отметиться в полицию. Прощаясь с нами, префект сказал: «Я надеюсь, что мы не были слишком суровы. Я пытался сделать все, что в моих силах. Но иногда мы обязаны выполнять правила, которых мы сами не одобряем. Я полностью симпатизирую вам». Потом он повернулся к Вацлаву и произнес: «В пути вам придется остановиться в Вене, чтобы побывать у врача вашей жены». Тут он посмотрел мне в глаза и произнес почти тоном гипнотизера: «Вы ведь очень больны, верно?» Я ответила: «Да». — «Хорошо, я сообщу об этом властям». Мы поняли, что он указал нам путь на свободу.

Глава 15 «Сдан напрокат» Америке

Мы приехали в Вену в начале января 1916 года, без денег, по-прежнему военнопленные — и не знали, сколько времени еще пробудем пленниками. Но, несмотря на все это, мы чувствовали облегчение. В Карлсбаде, где мы должны жить на положении интернированных, мы будем среди славян.

На вокзале мы взглянули друг на друга: нам надо было идти в полицию, но нужно было где-то оставить Киру: она устала в поезде. Поэтому мы зашли к моему зятю III медесу. Он был очень популярным в Вене певцом, родным для венцев Тристаном и Лоэнгрином, а теперь уважение к нему стало вдвое больше, потому что он не только носил почетное звание «камер-певец Придворной оперы», но еще был подданным нейтральной страны. Он пришел в полицию вместе с нами.

«Ваше превосходительство, представляю вам пленного — моего зятя Нижинского».

«Я так рад, просто восхищен. Какое счастье! Не дадите ли вы мне свой автограф? Ох, „Видение розы“ — это просто божественно, и „Спящая красавица“ тоже; я даже не знаю, что из них лучше. Какой радостью было видеть ваш танец! Хоть бы эта несчастная война скорее закончилась! Как она тормозит искусство, оно ведь может развиваться только в монархическом государстве, при мире и процветании. О, я вижу — ваши бумаги. Конечно, конечно — интернирован. Ну, мы здесь в Вене умеем проводить различия, знаем, как к кому относиться. Закон есть закон, но нужно знать, как его применять. Великий артист всюду дома. — Он стал напевать себе под нос „Рассказ Лоэнгрина о Граале“. — Кстати, дорогой Шмедес, вы делаете вдох перед словами „Я — Лоэнгрин“ или перед „Отец мой — Парсифаль, боговенчанный“?» Он позвонил в один из многочисленных колокольчиков, стоявших у него на письменном столе, и вошел очень элегантный молодой человек в визитке.

«Господин Нижинский, позвольте представить вам моего секретаря, графа Людвига (такого-то). Граф, мы имеем честь принимать в нашем городе как гостя величайшего танцовщика в мире. Он задержится здесь на какое-то время, потому что мадам Нижинская нездорова. Вы, господин Нижинский, всегда можете сказать мне, когда пожелаете уехать в Карлсбад, — возможно, летом: там это лучшее время года. Не утруждайте себя — не приходите сюда отмечаться, и обязательно сходите посмотреть возобновленных „Мейстерзингеров“. Я всерьез считаю, что это великолепная постановка. Шмедес, мне нравится ваш Вальтер Штольцинг.