Вацлав Нижинский. Воспоминания

Он открыл передо мной безграничные просторы гуманизма и постоянно дарил мне новые идеи из неистощимой сокровищницы своих мыслей.

Отделенные от всех, мы говорили о многом. Я спрашивала Вацлава о его родителях, детстве и годах, проведенных в Императорской школе. Он рассказал мне все о ней — о школе, где был так счастлив. Потом он говорил мне о тех годах, которые провел с Сергеем Павловичем, об их дружбе и о великой любви, которую он чувствовал к нему. «Я никогда не буду жалеть о чем-то, что сделал, потому что верю, что любой жизненный опыт, приобретенный с целью найти истину, возвышает. Нет, я не жалею о своих отношениях с Сергеем Павловичем, даже если этика их осуждает».

Потом он рассказал мне, как на корабле, по пути в Южную Америку, он первый раз почувствовал, что в конечном счете ошибался относительно любви, и как им овладело неодолимое желание уехать в Сибирь и вести там жизнь монаха-проповедника. Но танец, танец — было так трудно отказаться от него. «А потом я увидел тебя. Говоря по правде, я заметил тебя в Будапеште, в тот зимний день, когда ты в черном бархатном платье сидела в углу и с таким восторгом смотрела на упражнения артиста во время репетиции. Я увидел, что ты чтишь мое искусство, как верующий чтит божество. Это поразило меня: избалованная девица из светского общества, а у нее есть душа. Позже, когда Сергей Павлович сказал мне, что хочет взять тебя с труппой, я посоветовал ему сделать это. Потом я стал наблюдать за тобой, и в тот день на корабле, когда ты сказала мне о маленькой подушке, которая у меня от матери, я решил жениться».

«Это же было так опасно! Я могла оказаться флиртующей девицей, кокеткой, чем угодно; ты даже не знал моего имени».

«Нет, я знал все. Я с первой минуты знал, что мы предназначены друг для друга».

Он объяснил мне: «Ты такая молодая. Сейчас ты чувствуешь, что я для тебя — весь мир. Мы женаты, это священная связь, но только если мы делаем ее священной. А это возможно, только если мы всегда искренни друг с другом. Каждый человек в любое время имеет право сам распоряжаться собой. Ты пообещала любить меня, быть мне верной. Но разве кто-то может обещать, что сохранит чувство? Если ты встретишь кого-нибудь, кого полюбишь сильнее, ты должна прийти и сказать мне. Если это будет достойный человек, я сделаю все, чтобы вы были счастливы. Не думай, что если ты вышла замуж, то не свободна».

Наша брачная жизнь была настолько счастливой, что я часто чувствовала тревогу — ждала какой-нибудь беды. Для Киры Вацлав был ее товарищем по играм, рядом с ней он становился ребенком. Для меня он был настоящим спутником жизни — другом, братом, мужем и любовником. Он умел понять все мои настроения, мысли и желания, интересовался всем, чем я занималась. Я обнаружила, что никто из моих друзей и подруг не мог разделить со мной мои чувства так, как он. Он был способен проникнуть в душу женщины. В его обращении со мной были огромная почтительность и естественная веселость. Я подсознательно чувствовала, что живу с необыкновенным человеком, с гением, но он никогда не давал мне это почувствовать. Он вел себя просто и естественно. Почти можно было забыть, что он — Нижинский. В любви, как и в искусстве, Вацлав был мастером.

Однажды утром, когда мы были в постели, пришел сыщик и увел нас. Мы сообщили об этом в полицию. В дверях Вацлава и меня сразу отделили друг от друга, отвели в разные комнаты и стали допрашивать. Мне устроили перекрестный допрос, который продолжался много часов; то же было и с Вацлавом. Я не могла понять, к чему они подводят разговор.

Главный сыщик сказал мне: «Насколько я понимаю, ваш муж уже много месяцев работает над какой-то схемой. И это военный план. Вы знаете об этом? Это, наверное, какой-то шифр. Патриотически настроенные люди обратили на это наше внимание».

«Это просто смешно! Мой муж разрабатывает систему записи человеческих движений. Танцовщики ищут ее еще со времен Людовика Четырнадцатого. Он действительно проводит почти весь день, до поздней ночи за этой работой. Но с военными схемами у нее не больше общего, чем у каналов Марса».

«Это очень серьезное дело, — ответил он. — У нас есть свидетельства того, что вы стараетесь сделать вашу дочь русской, а это говорит против вас. В письменном столе Нижинского обнаружена рукопись, которая выглядит как математическая, но это не геометрия и не музыка, тогда что это такое?»

«Система записи танца».

«Что ж, если господин Нижинский не сможет это доказать, вы будете отделены друг от друга, он будет отправлен в какую-нибудь крепость и предстанет перед военным судом. У нас идет война».

Я задрожала. Я знала, что Вацлав — самое мирное из всех созданий природы и самое честное из всех живых существ, что никогда, никогда он не смог бы сделать что-нибудь подобное. Но все словно были не в своем уме: тогда был настоящий военный психоз.

Были вызваны специалисты в области музыки и математики, и Вацлав объяснил им свою систему. Расследование заняло несколько дней, а потом эти люди поздравили Вацлава с эпохальным открытием.