Вавилон

Нервы обоих были напряжены, как тетива лука. Оказавшись с Нанаи лицом к лицу, юноша спросил:

– Тебе чего?

– Я вижу, Энлиль ослепил тебя, и я протягиваю тебе руку, чтобы вывести на путь истинный. Опомнись, Сурма, памятью предков заклинаю тебя, опомнись! Двадцать тысяч единокровных братьев наших сложили голову за нашу, за мою и твою родину…

– Оттого я и не хочу, чтобы погибли еще тысячи. Все равно перс победит, так как пришло время правде одержать верх над подлостью и обманом. Не Вавилония, а правда и справедливость – вот моя родина! Или ты запамятовала, как они обошлись с твоим отцом, забыла, что изо дня в день у нас в Вавилонии совершаются сотни беззаконий, а богатеи измываются над беззащитным людом? Не все же пользуются покровительством борсиппского дворца, – упрекнул он ее. – Люди умирают с голоду, под плетьми.

Лицо Нанаи исказилось. Ему ли не знать, что побудило ее искать защиты у Набусардара! Теперь он укоряет ее! Но кое в чем он, пожалуй, прав: ей нужно вернуться к своим, разделить их судьбу. Работать с ними на болотах в низовьях Евфрата или пронзить себе сердце кинжалом – это было бы достойнее. Умереть за правду, но не оставить своих в беде. Жестокое раскаяние терзало Нанаи, и не могла она в эту минуту выдержать взгляда Сурмы. Да-да, она тут же помчится в родную деревню… Внезапно толпу охватила паника, люди расступились и пропустили стражников.

Всадники спешились, протискиваясь к обелиску. Впереди шел военачальник с плеткой в руках; сложив ее вдвое и приблизившись к Сурме, он наотмашь хлестнул его по лицу. Брызнула кровь. Алые струйки потекли по шее на рубаху.

– Да отомстят тебе боги! – простонал Сурма.

– Ради Энлиля! – воскликнула Нанаи. – Что вы делаете?

Она не подозревала, как и сам Сурма, что это верховный судья Идин-Амуррум велел схватить бунтовщика, когда ему донесли о его крамольных речах. Идин-Амуррум не думал, что пригрел на своей груди змею; не знал, что, прозрев, Сурма устремит взор за рубежи отчизны и, вместо того чтобы помочь братьям в схватке с иноземным захватчиком, станет уповать на справедливость персидского царя… Идин-Амуррум приказал связать и бросить его в темницу.

Не успела толпа опомниться, как стражники набросились на Сурму и увели его.

Нанаи круто повернула коня. Она намеревалась пробраться на Царскую дорогу, чтобы сообщить о случившемся Набусардару, но толпа зажала ее в своих тисках, не давая тронуться с места. Дернув поводья, девушка пришпорила жеребца. Конь взвился, и люди отпрянули в страхе, Нанаи двинулась напролом и вскоре выбралась на свободное пространство. Только тут дошло до ее сознания, что поступок Сурмы враждебен и Набусардару, а стало быть, Сурма не заслуживает его заступничества. Это заставило ее переменить решение.

Она поскакала прямо к мосту через Евфрат, Макат-Абарти-Пуратту, куда вели ворота Ураш. Дорога показалась ей бесконечной. Точно оживший сказочный дракон Мардука, летела она на взмыленном коне. На мосту через канал Арахту, огибавший северные укрепления Царского города, поводья выскользнули из рук Нанаи, и она поймала их лишь под стеной возле храма Нинмахи, храма Великой Матери. На мосту через канал Либилхегал, ограждавший южные бастионы Царского города, ее чуть было не задержала стража. Пожалуй, она ускакала бы, но жеребец заартачился. Начальник стражи приказал схватить ее за неподчинение приказу остановиться. Нанаи защищалась, ссылаясь на грамоту и печать Набусардара. Препирательства, казалось, никогда не кончатся. Нанаи охватила тревога, и она сказала:

– Ты хочешь, господин, быть в ответе за то, что я не смогу своевременно передать наместнику Борсиппы наказ Набусардара? Мне велено не задерживаться ни минуты. Но кажется, ты считаешь, что приказы начальников тебя не касаются?

Тогда, опасаясь наказания, солдаты заступились за нее.

– Я не могу больше задерживаться. Отпусти меня, – настойчиво твердила Нанаи.

Она с нетерпением ждала, когда начальник поднимет руку и даст знак солдатам. Наконец тот нерешительно согласился. Нанаи пришпорила коня и помчалась во весь опор; гулкий топот разнесся по улицам.

Во время бешеной скачки Нанаи потеряла шлем – скользнув по крупу коня, он со звоном покатился по мостовой.

– Женщина! – тотчас услыхала она позади изумленный крик и вслед за этим – другой:

– Держи ее!

Начальник стражи выслал в погоню за нею двух всадников.

Близилась ночь, мост через Евфрат был уже поднят.

С развевающимися волосами, подлетев к страже у мостовых ворот Ураш, Нанаи выпалила, едва переводя дыхание:

– Я гонец Набусардара.

И протянула полученную от него глиняную дощечку.

Начальник стражи тотчас приказал опустить мост и воздал ей почести, полагающиеся царским гонцам.

На дороге между Эсагилой и башней Этеменанки она услышала позади цокот копыт. Ее догоняли стражники.

Мост еще не опустился, а Нанаи уже вихрем мчалась по нему. Сил для продолжения этой бешеной скачки у нее оставалось немного. Руки ее отяжелели, тело отказывалось повиноваться. Нанаи чудилось, будто она карабкается на гору Машу, по вершине которой проходит граница мира, граница между жизнью и смертью.