Вавилон

– Нет, я не считаю ее напрасной для персов, но и не вижу в ней избавления для всего мира. Мы говорим, что халдеи добились для себя справедливости оружием, а ее, мол, следует добиваться сердцем. Мы так говорим, но поступаем иначе. А я заявляю, что да, справедливости надо добиваться сердцем, и пока мы пускаем в ход оружие, мы можем быть лишь завоевателями, а не избавителями мира.

Устига вспыхнул:

– Ты оскорбил свою родину, свой народ, своего повелителя!

– В таком случае и тебе изменило чувство справедливости, князь, – огорченно ответил Элос, – или ты изменил своему учению.

Устига вскочил и встал против Элоса лицом к лицу.

Глядя на него в упор, он гневно выкрикивал:

– Отступник? Предатель? Бунтовщик?

– Ни то, ни другое, ни третье.

– Кто же?

– Неуклонный приверженец твоего учения о силе правды, любви и добра. Теперь ты понял, надеюсь, – улыбнулся он.

– Ах вот как…

Устига вздохнул с облегчением и улыбнулся тоже:

– Я было подумал, что ты больше не желаешь верно служить мне и хочешь предать нас.

– Был ли случай, чтобы перс предал перса? – гордо сказал Элос.

– То-то же, – кивнул Устига и по-братски обнял Элоса.

Когда они сели, чтобы продолжить обсуждение планов на будущее, Элос решил поделиться своими сокровенными думами:

– Поймите, братья, о чем я частенько думаю: нет дня, чтобы не лилась кровь. Земля пропитана кровью. Еще немного – и потекут кровавые реки, после вступления персидской армии в Халдейское царство по руслам Тигра и Евфрата вместо воды побежит кровь. Я боюсь, что кровью наполнятся и каналы, по которым до сих пор струился только благодатный ил. Я боюсь, что кровь заполнит озера, родники и колодцы. И боюсь также, как бы человечество не стало утолять жажду кровью вместо воды.

Он перевел дыхание и продолжал:

– На днях я побывал у канала Хебар, где землю обрабатывают пленные евреи из Иерусалима. Моим глазам открылась картина вопиющей нужды, но я заметил, что зреет возмездие. Мало того что взрослые от непосильного труда падают на раскаленную землю и надсмотрщики добивают их плетьми, так еще и детей, изможденных до того, что от них остались только кожа да кости, заставляют крутить колеса водочерпалок. На моих глазах человек, у которого от усталости подкосились ноги, упал с мешком ячменя в болото возле канала, а царский надсмотрщик наступил ему на голову и не отпускал, пока тот не захлебнулся. Жизнь там невыносимо тяжкая. Еврейская беднота верит, что их освободит Кир.

Устига слушал с живым интересом.

– Продолжай, – попросил он.

– Кажется невероятным, – закончил Элос, – чтобы человек мог испытывать наслаждение от угнетения себе подобных. Ведь все мы люди, в конце концов. Евреи с отчаяния кончали бы самоубийством, но их молодой пророк пробуждает в них веру в лучшие времена. По вечерам они тайком собираются под ивами. Я послушал одну из проповедей их пророка.

Забада безнадежно махнул рукой, но Устига проявлял все больше интереса к рассказу о положении у Хебара.

– Нет, дорогие мои, – сказал он им обоим, – пленных евреев в общей сложности несколько тысяч человек. Их надо принимать во внимание. Чем больше рабов, тем больше слабых звеньев в цепи, на которой держится могущество Вавилона. Как видно, иерусалимские евреи понимают это, если ждут прихода Кира.

Забада нетерпеливо протянул руку за кувшином с козьим молоком. Жадно напился и произнес в ответ на слова Элоса и Устиги:

– Неудивительно, что они ждут прихода Кира, они станут ждать каждого, кто выступит против Вавилона. Тут и пророков не требуется, чтобы открыть им глаза. Я не вижу ничего необычайного в том, что делается на Хебаре, и не жду от этого большой пользы. Наоборот, они могут ждать пользы от нас.

– Но ведь мы этого и добиваемся, – веско заключил Устига.

Забада иронически усмехнулся, но тут же погасил усмешку.

Разговор прекратился, и по комнатам разносился только храп спящих персов, вернувшихся из утомительных путешествий.

Устига посмотрел на Забаду, затем на Элоса.

– Не сердись, князь, – начал Забада, желая сгладить впечатление от своих слов, – но мне непонятна твоя страстность. По-моему, судьба персов и устранение несправедливостей, чинимых нам другими народами, важнее всего. Ну и будет об этом. Отдай распоряжения.

– Хорошо, – согласился Устига.

– Все остается так, как ты сказал? – спросил Забада.

– Да!

– Итак, князь, мы с Элосом отправляемся в Киш?

Устига кивнул.

– Перед расставанием, – предложил Элос, – поклянемся, что и впредь нашим главным оружием будет сердце, а не меч.

– Воин должен забыть о сердце, – отозвался Забада, телом и душой ярый воитель. – Пока персы были вооружены одним только сердцем, чужеземные деспоты – мидийские, ассирийские и халдейские – не давали им дышать. Когда же персы научились владеть мечом, остановилось дыхание у чужеземных тиранов. Помните об этом.

Элос, по натуре миролюбивый и кроткий человек, собрался было возразить.

Но Устига клятвенно поднял два пальца и посмотрел на соратников.

– Так и решим, братья: пусть у нас будут наготове и мечи, и сердца. Пусть каждый выберет по своему вкусу оружие для предстоящей борьбы. Но он должен с помощью этого оружия победить.