Вавилон

– На персидском знамени написано, что персы побеждают сердцем, следовательно я выбираю сердце, – сказал Элос.

– Я – меч! – воскликнул Забада.

– А ты, князь? – спросили оба, поскольку он промолчал.

– Я же поступлю так: мечом я буду истреблять, крушить, искоренять все дурное. Сердце мое будет поддерживать, созидать, прививать и защищать все хорошее. Да поможет мне Ормузд отличать хорошее от дурного.

Элос восторженно выслушал его и сказал:

– Воистину, я вижу теперь, что ты – посланец Ормузда, князь, и я буду служить тебе, как самому Ормузду. Мы ждем твоих приказаний.

И прежде чем лечь спать, Устига отдал необходимые распоряжения – что делать Элосу, Забаде и остальным людям отряда, отдыхавшим в подземных помещениях дома Синиба.

В Оливковой роще ночь прошла спокойно, а в Вавилоне с каждым часом росла паника.

С вечера люди собирались на площадях и, крайне возбужденные, беспорядочными толпами бродили по улицам.

В эту душную южную ночь Вавилон был похож на беспокойно кишащий муравейник. Все чувствовали тяжкий гнет на сердце, что-то мучило их, давило и сжимало грудь. Предчувствие опасности охватило всех.

Не меньшее волнение переживал в эти часы и Набусардар, бесцельно слоняясь по комнатам борсиппского дворца. В голове теснились мысли о персах, об Устиге, о Нанаи и ее помощи в аресте Устиги.

Несмотря на то что Тека пуще глаза берегла в покоях освежающую прохладу, Набусардару казалось, что он ходит по раскаленным угольям. Он нигде не находил себе места и даже на мягких коврах и подушках чувствовал себя как на острых камнях.

Он пытался сосредоточиться на предстоящем заседании царских советников, но постоянно ловил себя на том, что думы его кружат вокруг хижины Гамадана.

Перед ним неумолимо возникал образ неприступной и непреклонной Нанаи, лежащей в полумраке на своей постели. В туманных видениях рисовались ему ее глаза и волосы. Вновь и вновь слышались ее слова, твердые и холодные. И произносили их те же уста, которые еще недавно так пылко говорили о любви.

Он сидел одиноко в огромном зале на длинной скамье. Горел светильник в виде серебряной раковины, выложенный дорогими камнями. Пламя скупо освещало предметы, делая их очертания неясными и расплывчатыми, и в этом мерцающем свете он сам себе казался восставшим из мертвых, замурованным в склепе, из которого нет выхода.

Так сидел он на скамье, охватив голову руками и упершись локтями в колени.

– Она говорила, что любовь ее подобна пирамиде Хеопса, она так же вечна. Ей следовало сказать, что любовь ее подобна бесчувственному камню.

Он поднял голову и обвел взглядом комнату, где в неверном свете колебались тени предметов.

Ему почудилась промелькнувшая тень Нанаи, он вскочил и закричал:

– Но я не хочу, чтобы ты была бесчувственным камнем, я хочу, чтобы ты меня любила, любила… и чтобы любовь твоя творила чудеса!

Голос у него сорвался.

Он опустился на скамью, корчась от боли и ярости.

Временами его охватывало отчаяние при мысли, что все его усилия напрасны, как напрасны были его старания в Мемфисе, где утонченные египтянки одаривали Устигу своими милостями и оказывали ему предпочтение перед Набусардаром, в то время самым богатым из вавилонян. Но он гнал эти мысли. В один прекрасный день победа будет на стороне Набусардара. Египетская красавица Ис, с цветком лотоса в смоляных волосах, с телом цвета слоновой кости, восприняла его любовь как оскорбление и в отчаянии нашла смерть в водах Нила. Но Нанаи найдет в его объятиях небесное блаженство. Устига больше не будет стоять у него на пути, потому что через несколько часов Набусардар арестует его, и если не убьет его тут же, то сделает своим пожизненным пленником. Прикажет заточить его в мрачных подвалах борсиппского дворца, где тот умрет от голода и жажды.

Он захохотал – и громкий и злорадный смех гулко прокатился по огромному залу, населенному ночными тенями. Но звук собственного голоса нагнал на него ужас, и смех застыл на губах.

Он встал и нервными шагами стал мерить мраморные плиты пола, покрытого толстым ковром.

При этом он говорил сам с собой:

– У тебя остались считаные часы, сын спесивого персидского тигра. Когда ты будешь сидеть на ложе Нанаи и рассказывать ей о молодых годах своего владыки, я, сын славных халдеев и Города городов, непобедимого Вавилона, проткну твое тело, и ты издохнешь на моих глазах, в той же комнате, где она встретила меня презрением. Твоя смерть поразит ее в самое сердце, и этот удар оставит в ее душе более глубокий след, чем рана мечом. Она должна видеть, как ты испустишь дух. Впервые в жизни она убедится в бессилии своей Иштар, богини, которой ее посвятили. Она, конечно, будет умолять небожительницу спасти его, но богиня любви и милосердия ответит ей бесстрастной улыбкой, так как ей одинаково приятно видеть и людские радости, и людские страдания. Так я одержу над тобой победу, князь Устига, и ценой твоей жизни спасу всех нас.