Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна

На хронолете достаточно точно воспроизводилась земная сила тяжести. На «Сигме» царила невесомость. Джонини вынырнул наружу и почувствовал, как ушел вес. Разинув пасть, труба поднялась навстречу и проглотила его, как гигантская минога. В трубе свет был мягкий, бело-голубой. Джонини втягивало внутрь, но он остановил движение, нажав кнопку на своем силовом поясе, и, цепляясь за поручень, стал понемногу подтягиваться вперед.

В прямоугольные иллюминаторы видна была остальная часть шлюза, слабо освещенная тем же голубым. Метров через семь на смену ребристым стенкам пришла гладкая сталь. Здесь иллюминаторов уже не было: он добрался до корабля. Сзади в трубе что-то прошелестело. Он резко обернулся. Это тройные челюсти сомкнулись, отрезав его от шлюза. Стало довольно прохладно, откуда-то потянуло ветерком. Труба кончилась.

В обе стороны тянулся коридор. Стены его углом сходились у Джонини над головой. Посередине коридора шел спиральный поручень. Если верить стрелкам на стенах, в одной стороне была «РЕКРЕАЦИЯ», в другой – «НАВИГАЦИОННЫЙ ОТСЕК». По-английски Джонини говорил как филолог: хорошая разговорная речь и минимум терминов (все равно большинство из них вытеснили заимствования). Впрочем, он знал немало латинских корней, что считалось полезным на случай, если придется распознать незнакомое слово.

Порывшись в памяти, он решил, что навигационный отсек будет поинтереснее. Латинское creo вкупе с приставкой re обещало некое воссоздание. Чего именно и какими методами, интересно было бы узнать, но navigo наводило на мысли о древних мореходах, приносивших жертвы морским божествам. Пораженный этими образами, Джонини двинулся в сторону навигационного отсека.

Через минуту он уже стоял в небольшом помещении с массивной стойкой посередине. Вокруг были экраны, какие-то индикаторы, по стенам стояли рабочие столы. Зная, что балки у корабля металлические, Джонини сгенерировал слабое магнитное поле на подошвах своих сандалий, медленно опустился и прищелкнулся к полу. Для начала он осмотрел столы. Очевидно, в этом отсеке изначально действовало притяжение.

– Одну минуту, – сказал из колонки голос робота. – Я постараюсь найти человека, как вы о том просили.

– Спасибо. А куда все делись?

– Слишком сложный вопрос. Я постараюсь найти человека.

Пять секунд прошло в молчании, потом робот заговорил снова:

– Прошу прощения, сэр. Никто не отозвался.

– Тут что, не осталось живых людей?

– Люди живы, сэр.

В монотонном голосе автомата Джонини вопреки логике послышалась смутная угроза.

На одном из столов лежала стопка книг. Книги! Настоящие книги Джонини обожал. Тяжелые, неуклюжие, неудобные в хранении, – для большинства ученых они были бичом, но он приходил от них в состояние, близкое к трансу. Не важно, что там внутри. Любая из них настолько стара, что каждое слово в ней сияет гранью давно утраченного алмаза. Самая идея книги шла вразрез с нынешним скоростным, напряженным, рационально-экономным веком, самая толщина ее уже равнялась откровению. У него была коллекция настоящих книг – около семидесяти штук. В университете ее считали вычурной и дорогой причудой. Жемчужина коллекции, со страницами, облеченными в прозрачный защитный пластик, называлась «Телефонный справочник Манхэттена, 1975 год».

Джонини процокал сандалиями к столу и взялся за верхнюю книгу. Она подалась с трудом и цыкнула магнитом, отъединяясь от остальных. Он открыл ее. Страницы из тончайшего металла засеребрились в свете голубых ламп. Буквы были вытиснены какой-то машиной. Похоже, он держал в руках бортовой журнал или дневник: каждая запись была помечена датой и временем. Джонини перелистнул на середину и прочел наугад:

«Мы в пустыне уже тридцать девять часов. Не знаю, сколько еще выдержит корабль. Плотность песка варьирует от пятнадцати до двадцати двух. Страшно то, что нельзя понять, когда это кончится. Двенадцать лет назад мы попали в первую пустыню и пересекли ее за четырнадцать часов. Два года спустя мы опять вышли из моря и двигались сквозь негустой песок одиннадцать месяцев. Корабль потерпел огромный урон. Тогда еще мы поняли, что если это будет повторяться, то до четвертого поколения мы не доживем. Потом внезапно – снова чистые воды. Плыли океаном почти шесть лет. Потом – трехчасовой чудовищный самум с плотностью до ста пятидесяти и выше. Эти три часа стоили нам не меньше, чем первые четырнадцать. Сколько еще брести нам в пустыне – час? Год? Сто лет? Пятьсот?»

Позже: