Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна

– Ты, Джо, живешь в симплексном обществе. Межзвездные странствия ему ни на что не надобны. Кроме водителей с плиазилом да смышленых юнцов вроде тебя, никто из ваших никогда не бывал здесь, за этими воротами. А минет год, и ты запропадешь и все это позабудешь. Разве что не так суров будешь к новым мальчишкам, что повадятся бегать к воротам и притаскивать в пещеры волшебные безделушки с дальних звезд. Кто желает странствовать меж миров, Джо, тот должен знаться с существами хотя бы комплексными, а лучше – мультиплексными. А ты и ступить как надо не сможешь на звездном корабле. Получаса не пройдет, как повернешь к дому и бросишь навсегда свою затею. Это благо, что ум у тебя симплексный: ты живешь на Джинрисе и не знаешь бед. И хоть ты бываешь здесь, тебе не страшно «разлагающее влияние», даже если бы ты ходил в транспортную зону или видел иногда вещи звездного происхождения. Вот как эти сапоги и перчатки, что я тебе подарила.

Похоже было, что Харона с этой темой закончила. Я огорчился: объяснение было никудышное, а Джо, как я теперь видел, намеревался лететь.

Но тут он сунул руку в поясную сумку, отпихнул окарину, взял меня и на раскрытой ладони показал Хароне:

– Видала такое?

Над остриями Кометиной лапы, над лицами, нависшими сверху и темными в сумерках, по лиловому черным прочертился Бруклинский мост. Лежа на ладони, я спинной гранью чувствовал исходящее от нее тепло. Прохладная капелька упала на мои лицевые грани, и лица надо мной расплылись.

– Неужто?.. Нет, быть не может… Где ты обрел его, дитя?

Джо пожал плечами:

– Так, нашел. Тчо это?

– Семью солнцами готова поклясться, что это кристаллизованный тритовианец.

Она была, конечно, права, и я понял, что Харона – бывалая звездная странница. Нас, тритовианцев, нечасто встретишь в кристаллической форме.

– Мне его надо… мне надо с ним к Звезде.

Харона о чем-то задумалась, затаившись за морщинистой маской лица. По обертонам я слышал, что мысли ее мультиплексны. В них мелькали видения космоса, звезд на черном фоне галактической ночи, странных ландшафтов, незнакомых даже мне. Четыреста лет, что она прослужила привратницей Транспортной зоны, притупили ее разум почти до симплексного состояния. Но вот ожили его мультиплексные грани.

– Что ж, Комета, попробую растолковать тебе азы. Ответь мне, что самое важное?

– Жуп, – выпалил он и осекся, увидев, что она хмурится. – То бишь плиазил. Это я случайно скверное слово сказал.

– Слова не задевают меня, Джо. Меня всегда забавляло, что твой народ придумал для плиазила «скверное» слово. Впрочем, мне бы следовало вспомнить «скверные» слова своего мира… У нас под запретом было слово «вода». Ее было очень мало, и в научной беседе мы осмеливались называть лишь ее химическую формулу. И то, конечно, не перед лицом учителя. А на Земле во времена наших пращуров непристойным считалось слово, означающее пищу, прошедшую через желудок и исторгнутую кишечником.

– Еда и вода – тчо тут скверного?

– А почему «жуп» – это скверна?

Джо оторопел, услыхав от Хароны такое слово, но потом вспомнил, с кем она имеет дело. Водители и грузчики ругаются как дышат и ни к чему уважения не имеют – так говорит дядя Клеменс.

– Не знаю, – ответил он.

– Это органический пластик. Он паразитирует на цветах мутантного штамма некой злаковой культуры. Эти цветы распускаются только в темных пещерах, от излучения, идущего из сердца Джинриса. Здесь он никому не нужен, разве как отвердитель для пластиковых смесей. И все же единственное назначение твоей планеты во Вселенском замысле – добыча этого самого пластика для всей остальной галактики. Ибо есть планеты, где он нужен. На Джинрисе каждый или добывает его, или обрабатывает, или перевозит. Вот и все. Где же тут скверна?

– Ну… вот лопнул мешок с ним – и всё на землю. Скверна не скверна, а… грязь, беспорядок.

– Если пролить воду или уронить еду, тоже будет грязно. Но по сути они чисты.

– Просто нельзя про такое – с приличными людьми. Так дядя Клем говорит.

Джо наконец нашел прибежище в давно затверженных правилах:

– И раз жуп – самое важное, значит о нем надо… С уважением надо, вот!

– Это ты сказал, а не я. Потому что ум у тебя симплексный. Если ты войдешь во вторые ворота и попросишься на корабль – капитаны народ славный, надо думать, не откажут, – ты попадешь в другой мир. Плиазил там идет по сорок кредитов за тонну и ценится много ниже латки, жракций, хлопсов и бойша. За них ты выручишь не меньше пятидесяти и можешь горланить о них сколько угодно, тебя сочтут лишь крикуном.

– Горланить я не буду, – заверил ее Комета. – Симплекс я или еще что, а вести себя умею, не то что некоторые… Не всегда, правда, веду… но хотя бы умею.

Харона рассмеялась. ТРИпес подбежал и потерся головой о ее бедро.

– Объясню на языке техническом, хоть ты, увы, и не поймешь, покуда не увидишь сам. Остановись и посмотри наверх.

Оба встали на каменистом склоне и подняли головы.

– Видишь дырочки? – спросила Харона.

В настиле моста тут и там, как следы от прокола, виднелись светлые точки.

– Кажется, будто они рассеяны случайно, так? – продолжала она.

Комета кивнул.