Вавилон

— Палата общин еще не проголосовала. Это все еще открытые дебаты. Есть сильная антивоенная фракция, которую возглавляют сэр Джеймс Грэм, виконт Махон, и Уильям Гладстон. И Гладстон очень хороший человек, чтобы быть на нашей стороне — он ненавидит опиум больше, чем кто-либо другой; у него есть сестра, которая пристрастилась к лаудануму, я думаю.

— Но есть и внутренняя политика, — объяснила Кэти. — Министерство Мельбурна столкнулось с политическим кризисом внутри страны. Уиги едва пережили вотум недоверия, и теперь им приходится идти по труднопроходимому канату между консерваторами и радикалами, что усугубляется тем фактом, что они слабы во внешней торговле в Мексике, Аргентине и Аравии...

— Я сожалею, — сказал Рами. — Что теперь?

Кэти нетерпеливо махнула рукой.

— Суть в том, что радикалам и их северным избирателям нужна здоровая заграничная торговля, а вигам нужно сохранить свою поддержку в противовес тори. Демонстрация силы в отношении опиумного кризиса — это именно тот способ, который поможет это сделать. Однако голосование будет напряженным в любом случае.

Anthony nodded at the board. ‘Our mission now, then, is to swing enough votes that the war proposal’s shot down.’

— Просто для ясности, — медленно произнес Рами, — ваш план сейчас — стать лоббистами?

— Действительно, — сказал Энтони. — Мы должны убедить их, что война противоречит интересам их избирателей. Это непростой аргумент, потому что на разные классы он действует по-разному. Очевидно, что выкачивание всего серебра из Китая станет огромным благом для тех, у кого уже есть деньги. Но существует также движение, которое считает, что увеличение использования серебра — это худшее, что может случиться с рабочими. Станок, усиленный серебром, лишает работы дюжину ткачей; вот почему они постоянно бастуют. Это достойный аргумент для радикала, чтобы проголосовать против.

— Так вы нацелились только на Палату лордов? — спросил Робин. — А не на широкую общественность?

— Хороший вопрос, — сказал Энтони. — Лорды принимают решения, да, но определенное давление со стороны прессы и общественности может поколебать тех, кто все еще стоит на своем. Фокус в том, как заставить среднего лондонца переживать из-за войны, о которой он вряд ли когда-либо слышал.

— Обратиться к их человеческой природе и сочувствию к угнетенным, — сказала Летти.

— Ха, — сказал Рами. — Ха, ха, ха.

— Мне просто кажется, что вся эта агрессия носит упреждающий характер, — настаивала Летти. — Вы ведь даже не пытались донести свою позицию до общественности. Вы никогда не думали о том, что могли бы лучше донести свою точку зрения, будучи милыми?

— Ницца происходит от латинского слова, означающего «глупый»,[8] — сказал Гриффин. — Мы не хотим быть милыми.

— Но общественное мнение о Китае изменчиво, — вмешался Энтони. — Большинство лондонцев изначально выступают против торговли опиумом, и в газетах довольно много сочувственных статей в адрес комиссара Лина. В этой стране можно довольно далеко зайти с моралистами и религиозными консерваторами. Вопрос в том, как заставить их беспокоиться об этом настолько, чтобы оказать давление на парламент. Непопулярные войны велись из-за меньшего.

— Что касается того, как вызвать общественный резонанс, у нас есть одна идея, — сказал Гриффин. — Полемика с парой сочетаний и греческим корнем polemikós, который, конечно, означает...

— Война, — сказал Рами.

— Правильно.

— Значит, у вас война идей. — Рами нахмурился. — А что делает пара слов?

— Это работа в процессе; мы все еще возимся с ней. Если мы сможем соединить семантическое искривление с правильным носителем, то, возможно, у нас что-то получится. Но дело в том, что мы не сможем ничего добиться, пока больше людей не поймут, откуда мы пришли. Большинство британцев вообще не понимают, что нужно бороться. Для них эта война является чем-то воображаемым — чем-то, что может принести пользу только им, чем-то, на что им не нужно смотреть и о чем не нужно беспокоиться. Они не знают, с какой жестокостью она ведется, и какое насилие будет продолжено. Они не знают, что опиум делает с людьми.

— Ты ничего не добьешься этим аргументом, — сказал Робин.

— Почему?

— Потому что им все равно, — сказал Робин. — Это война, происходящая в чужой стране, которую они даже не могут себе представить. Это слишком далеко, чтобы их это волновало.

— Почему ты так уверен в этом? — спросила Кэти.

— Потому что я этого не делал, — сказал Робин. — Я не верил, хотя мне снова и снова говорили, как все ужасно. Мне потребовалось лично увидеть, как это происходит, чтобы понять, что все абстракции реальны. И даже тогда я изо всех сил старалась отвести взгляд. Трудно принять то, что ты не хочешь видеть.

Наступило короткое молчание.

— Тогда, — сказал Энтони с принужденной веселостью, — нам придется творчески подойти к нашим убеждениям, не так ли?