Вавилон

Старый Гамадан, увидев поднятую руку Нанаи, подошел к ней, думая, что она зовет его. Но она ни о чем не просила. Нанаи никогда не питала к отцу особо теплых чувств, и кто знает, может, и правду поговаривали люди, будто Нанаи — дочь Синиба, которого втайне любила ее мать Дагар. Не потому ли Дагар и утопилась в Евфрате после его казни? Нанаи бессознательно больше льнула к дяде Синибу, чем к родному отцу. Они жили с Гамаданом под одной кровлей, но Нанаи нередко тяготилась этим. Она относилась к нему с почтением, но никогда не ждала от него ласки. И сейчас она поспешила убрать руку, чтобы он не коснулся ее.

В присутствии Гамадана сознание отчужденности становилось в ней еще сильнее.

В мертвой тишине она слышала только стук своего сердца да бормотанье старца, возносившего молитвы великим халдейским богам.

— Благодарю вас, владыки земли и неба, — шептал он, — что вы помогли моей дочери выдать персидского шакала. Вы снова показали, что все делается по вашей праведной воле и что нет богов сильнее вас. Священна ваша воля, справедливы ваши деяния, и око ваше всевидяще.

* * *

Весть о поимке персидского шпиона привела в еще большее волнение и без того беспокойный Вавилон.

Набусардар вихрем влетел во внутренний двор своего борсиппского дворца с Устигой, притороченным к подбрюшнику его лошади. Сперва он собирался допросить его в доме командования армии, но потом раздумал и оставил Устигу у себя, приказав запереть в одном из подвалов борсиппского дворца. У дверей темницы был поставлен усиленный караул, которому было предписано никого не пускать к пленнику, кроме преданной Набусардару Теки. Она должна была носить ему пищу и следить за тем, чтобы Устига добровольно не уморил себя голодом.

Тека тряслась всем телом, когда ее богочтимый и богоподобный Набусардар угрожал ей самыми страшными карами, если по возвращении из Вавилона не застанет Устигу в полном здравии. Он поклялся всеми семью демонами, что не оставит в живых ни одного человека во дворце, если с персом что-либо случится.

Набусардар по зрелом размышлении понял, насколько важно для него сохранить Устиге жизнь и как безнадежно он испортил бы себе все, если бы расправился с ним немедленно. Показания Устиги будут одним из красноречивейших доказательств враждебных замыслов персидского царя. Его снедали тревожные опасения при мысли о необходимости оставить дворец и ехать на заседание государственного совета. Что, если он не застанет Устигу живым? Эти страхи привели его в состояние крайнего раздражения, что сразу почувствовала на себе вся прислуга.

Рассыпая угрозы, злобно сверкая глазами, покинул он Борсиппу и поспешил в свой вавилонский дворец, который отличался истинно княжеской роскошью и где госпожой была Телкиза. Отсюда он собирался отправиться прямо на совещание, час которого неумолимо приближался.

Не один Набусардар, но и весь царский дворец был охвачен необычайным волнением. О совещании шептались во всех уголках Муджалибы. С утра во дворце только и было разговору что о совещании, к нему готовились все невольники, повара, водоносы, садовники, пажи, царские чиновники, царские советники и сам царь.

Больше всего волновало оно женскую половину дворца, где наложницы царя — а их было без малого около тысячи — коротали минуты вынужденной верности в сплетнях и развлечениях. Все они, ради подарков и золота, соперничали между собой в борьбе за благосклонность и любовь Валтасара, однако любая из них не задумываясь, готова была ему изменить. Их любовь к повелителю была лицемерной, и не одна из них втайне вздыхала о победоносном Набусардаре. Вечные пленницы золоченой тюрьмы, они мечтали о сильных мужских ласках, на которые изнуренный сладострастием царь был неспособен. Пренебрегая угрозой смерти, наложницы царя изыскивали всевозможные лазейки, чтобы обмануть своего повелителя. И по крайней мере, мысленно каждая из них изменила ему бесчисленное множество раз.

Одна царица верно и свято соблюдала свой супружеский долг, и царь несправедливо подозревал ее в любовных интригах с еврейским пророком Даниилом.

Накануне важных государственных событий царица не отпускала Даниила от себя. Она искала опору в его мудрости и щедром на доброту сердце. Царица чувствовала грозящую со стороны Кира опасность и тревожилась за судьбу державы. Она перебирала в памяти все виденные ею вещие сны и требовала от пророка их толкования. Кто же, как не он со своей премудростью, объяснит скрытый смысл вещей и предскажет неведомое?

В тревоге расхаживала она перед ним. Каждый ее жест выдавал не покидавшее ее ни на миг волнение. Картины расправы торжествующего врага над побежденными преследовали ее. Она затыкала уши, чтобы не слышать рыданий, которыми будет охвачен Вавилон, прикрывала ладонями глаза, чтобы не видеть усеянные трупами улицы и крыши домов. Собрав всю свою волю, она отгоняла эти видения и твердила себе усвоенное еще с детства, что Вавилон непобедим. Напрасно она утешала себя, чувствуя, насколько призрачны ее надежды. Единственной ее поддержкой был Даниил.