Вавилон-Берлин

Бруно немало удивился, когда некоторое время спустя увидел перед дверью своего дома во Фриденау нагруженного как вьючный осел коллегу.

– Ты всегда берешь с собой столько вещей, когда решаешь кого-то навестить? – поинтересовался Дядя.

– Позволь мне сначала войти. – Рат рассказал ему, что произошло, когда они вскоре после этого устроились в гостиной Вольтера. Когда вошла Эмми, которая принесла им что-то выпить, он на некоторое время прервал свой рассказ, а когда закончил, Бруно покачал головой.

– Может быть, мне поговорить с Элизабет? – спросил он. – Возможно, все еще утрясется.

Его гость отмахнулся.

– Не надо, оставь это, – сказал он. – Наверное, это к лучшему.

Он и на самом деле так думал. Его выдворение положило конец неловкой комедии, которая разыгрывалась в последние недели.

– Я поживу в гостинице, пока не найду себе новое жилье, – сказал он. – Могу я прямо сейчас позвонить?

– О гостинице не может быть и речи. Ты с ума сошел! – Бруно повернул голову в сторону и крикнул: – Эмми!

Не прошло и трех секунд, как фрау Вольтер просунула в дверь свою голову.

– Эмми, ты не могла бы приготовить комнату для гостей? – попросил ее муж. – Гереон на пару дней останется у нас.

– Конечно. – Преданная жена снова исчезла.

– Перестань, я не хочу обременять вас! – запротестовал Рат.

– Обременять? Чем? В квартире достаточно места. И кладовая полна продуктов. Не устраивай спектакль. До выходных поживешь у нас. Если до следующей недели ты не найдешь себе жилье, я могу начать брать с тебя арендную плату. – Бруно поднял бокал с коньяком. – Так, – сказал он, – а сейчас выпьем за Штефана Йенике и за то, чтобы мы нашли его убийцу.

Они чокнулись. Какое-то время оба молчали, предавшись своим мыслям.

– С тобой и с Йенике у нас могла бы быть хорошая группа, – проговорил через некоторое время Вольтер. – То есть нет, я неправильно выразился, – исправился он, – у нас уже была хорошая группа.

– Мне этот парень был чем-то симпатичен, хотя я его едва знал, – ответил Рат.

– Штефан был парень что надо!

– Он хотел даже как-то взять меня с собой на футбол. Но я отказался.

– Ты думаешь, он был одинок? – спросил Бруно.

– Его семья и друзья, во всяком случае, остались в Восточной Пруссии. А был ли у него кто-то здесь…

– Но Берлин ведь принимает каждого нового гражданина с распростертыми объятиями!

– Да, и со сжатыми кулаками. – Гереон сразу вспомнил свой приезд в этот холодный, чужой город.

Вольтер усмехнулся.

– Тогда нужно нанести ответный удар. Как-то странно, – сказал он вдруг, – я не знаю ни родителей Штефана, ни его друзей. И только теперь, когда он умер, мы с ними со всеми познакомимся.

– На похоронах?

Дядя кивнул.

– У тебя достаточно людей? – спросил Рат.

– Бреннер сидит сейчас у нас… у меня в кабинете. Н-да, а во вторник придет Грегор Ланке.

– Сочувствую.

На лице Бруно появилась вымученная улыбка.

– Спасибо, – сказал он. – Но лучше прибереги сочувствие для следующей недели. Погребение со знаменами, униформами и салютом. Лично Цёргибель намерен произнести траурную речь.

– Я не хочу об этом думать, – сказал Гереон. – Как мне теперь смотреть в глаза родителям Штефана? Если бы я не забрал его у тебя для моей мини-комиссии по расследованию убийства, возможно, он был бы жив.

– Прекрати! Никогда и ничего нельзя предугадать! – Голос Вольтера был теперь недовольным. – Может быть, он просто оказался в ненужное время в ненужном месте. А площадь Бюловплац – это как раз и есть ненужное место для полицейского, если там собираются толпы коммунистов. И тогда уже не имеет никакого значения, работаешь ты в полиции нравов или в убойном отделе!

Хозяин дома встал и направился к темному шкафу, за стеклянной дверцей которого находился бар. Назад он вернулся с бутылкой коньяка.

– Лучше, если она будет стоять на столе, – сказал он.

– То, что мы делаем, – преднамеренное пьянство.

Бруно пожал плечами и налил им обоим коньяку.

– Когда еще следует напиться, если не в такой день?

Он и здесь, черт подери, был прав.

23

Проснувшись утром, Рат поначалу не мог понять, где находится. Когда он встал, его череп загудел. Постепенно к нему стала возвращаться память. Правда, урывками. Он ночевал у Бруно. Они напились, утопив свою печаль из-за смерти Йенике в коньяке. Так Гереон, по крайней мере, предполагал. Чтобы потом понять, что вообще-то то, что он ощущал, было вовсе не печалью, а злобой, злобой вперемешку со страхом. Злобой, которая непонятно на что была направлена, страхом, который не знал, чего он боится.

Рат надеялся, что не так много рассказал Бруно. Сейчас он не мог это точно вспомнить.

В углу комнаты, прямо возле стула, на который он бросил свои вещи, стоял его чемодан и большая картонная коробка. Они напомнили ему о том, что Бенке накануне выкинула его из квартиры и у него не было больше своего угла. Он не хотел слишком долго обременять чету Вольтеров своим присутствием и был намерен сегодня же заняться поисками новой квартиры.

В дверь постучали, и раздался голос Эмми:

– Господин Рат, вы уже встали? Завтрак готов.