– Забастовка тоже противозаконна, – сказал профессор Чакраварти. – Акт о рабочих от 1825 года запрещает профсоюзам и гильдиям проводить забастовки.
– Но мы не гильдия, – сказал Робин.
– Вообще-то, как раз гильдия, – заметил Юсуф с юридической кафедры. – Это записано в уставных документах. Выпускники и студенты Вавилона автоматически входят в гильдию переводчиков, поэтому забастовка нарушает закон.
Они переглянулись и вдруг рассмеялись.
Но веселье быстро улетучилось. Ассоциация между забастовкой и профсоюзами оставила у всех неприятный привкус, поскольку в 1830-х годах волнения рабочих, возникшие непосредственно в результате серебряной промышленной революции, окончились оглушительным провалом. Луддитов либо убили, либо сослали в Австралию. Ланкаширским прядильщикам пришлось вернуться на работу, чтобы избежать голодной смерти. Бунтовщики на востоке Англии, разбивая молотильные машины и поджигая амбары, добились временного повышения жалованья и улучшения условий труда, но эти меры были быстро отменены; более десятка бунтовщиков повесили, а сотни отправили в австралийские колонии.
Забастовщики никогда не получали в Англии широкой общественной поддержки, потому что люди просто хотели пользоваться всеми благами современной жизни, не испытывая чувства вины из-за того, как эти блага получены. И с чего бы переводчикам добиться успеха там, где другие забастовщики, причем белые, потерпели неудачу?
Но была по крайней мере одна причина для надежды. Они оседлали волну. Социальные проблемы, побудившие луддитов громить станки, не исчезли, а лишь усугубились. Ткацкие и прядильные станки, работающие на серебре, все больше дешевели и распространялись, обогащая только владельцев фабрик и финансистов. Каждый год машины лишали работы все больше людей, оставляли без средств к существованию все больше семей, калечили и убивали все больше детей, поскольку станки работали быстрее, чем мог уследить человеческий глаз. Использование серебра породило неравенство, и в Англии за последнее десятилетие в геометрической прогрессии увеличивалось как число серебряных пластин, так и неравенство. Страна трещала по швам. Это не могло продолжаться вечно.
Робин был убежден, что их забастовка особенная. Они нанесли более серьезный удар, от которого труднее оправиться. Не существовало альтернативы Вавилону. Никто не мог его заменить. Без Вавилона Британия не выживет. Если парламент еще в это не верит, то скоро поймет.
Полиция не появилась и к вечеру. Отсутствие какой-либо реакции сбивало с толку. Но более насущной проблемой стало отсутствие припасов и удобств. Стало ясно, что придется провести в башне довольно долгое время – неясно, когда завершится забастовка. В конце концов у них закончится еда.
В подвале была крошечная кухня, которой редко пользовались, когда-то там жили слуги, а потом Вавилон перестал бесплатно предоставлять им жилье. Иногда студенты и преподаватели спускались туда перекусить, если засиживались допоздна. Порывшись в ящиках, Робин обнаружил запас продуктов – орехи, консервы, черствое печенье и овсянку для каши. Немного, но голодать пока не придется. А еще они нашли много бутылок с вином, оставшимся после факультетских приемов и вечеринок в саду.
– Исключено, – заявила профессор Крафт, когда Джулиана и Мегана предложили принести вино наверх. – Положите на место. Нам нужно сохранять ясный ум.
– Но надо же как-то скоротать время, – возразила Мегана. – И если мы умрем с голода, то можем хотя бы напиться.
– Нас не заморят голодом, – заявил Робин. – Нам просто не могут позволить умереть с голода. Ничего нам не сделают. В этом и суть.
– Даже если и так, – отозвался Юсуф. – Мы только что объявили о намерениях нарушить жизнь города. Вряд ли мы можем просто выйти и позавтракать.
Они даже не могли высунуть голову на улицу и сделать заказ в бакалейной лавке. У них не было друзей в городе, никого, кто мог бы стать связным с внешним миром. У профессора Крафт в Рединге жил брат, но невозможно было ни передать ему письмо, ни безопасно доставить продукты в башню. Профессор Чакраварти, как выяснилось, связан с «Гермесом» лишь постольку-поскольку – его завербовали, только когда он получил должность научного сотрудника, а дальше, на посту профессора, поддерживать отношения с «Гермесом» стало уже слишком рискованно, и он лишь получал анонимные письма в условленных местах. Больше никто на сообщение через «маяк» не откликнулся. А значит, больше никого не осталось.
– А вы об этом не задумывались, прежде чем ворваться в башню и размахивать оружием? – спросил профессор Чакраварти.
– Нам было немного не до этого, – смущенно ответил Робин.
– Мы… Вообще-то мы придумывали план по ходу дела, – призналась Виктуар. – Времени у нас было немного.
– В планировании революции вы явно не мастаки, – усмехнулся профессор Чакраварти. – Посмотрим, что получится сделать из овсянки.