– Танцует в кандалах, – повторил Вулкомб после паузы. – Как мило.
– Но я не поэт, – сказал Робин, слегка агрессивнее, чем намеревался. – Так откуда мне знать?
Его тревога полностью растворилась. Его больше не волновало, как он выглядит, правильно ли застегнут сюртук и не осталось ли в уголке губ крошек. Он не нуждался в одобрении Пенденниса. Ему было плевать, одобряет ли его кто-то из них.
Правда о причинах приглашения всплыла в голове с такой ясностью, что Робин чуть не засмеялся в голос. Они не оценивали его, чтобы принять в свои ряды. Они пытались произвести на него впечатление и тем самым продемонстрировать собственное превосходство, доказать, что престижнее быть другом Элтона Пенденниса, чем учиться в Вавилоне.
Но они не произвели впечатления на Робина. Это и есть сливки оксфордского общества? Вот эти люди? Ему было жаль их – мальчишек, которые считали себя утонченными эстетами высшей пробы. Но они никогда не сумеют выгравировать слово на серебряной пластине и не почувствуют, как тяжесть его смысла отдается в пальцах. Они никогда не изменят мир одним своим желанием.
– И этому учат в Вавилоне? – спросил Вулкомб с едва заметным трепетом.
Похоже, никто больше не обращался к Элтону Пенденнису.
– И этому тоже, – ответил Робин. Каждое слово вливало в него новую энергию. Эти мальчишки были пустым местом; он мог уничтожить их одним словом, если бы захотел. Он мог вскочить на диван и выплеснуть вино на шторы без всяких последствий, потому что ему просто было плевать. Этот прилив пьянящей уверенности был ему совершенно незнаком, но чувствовал он себя прекрасно. – Конечно, истинная суть Вавилона – это обработка серебра. Все эти разговоры о поэзии – лишь лежащая в основании теория.
Он говорил как на духу. Робин имел лишь очень смутное представление о теории, лежащей в основе обработки серебра, но сказанное отлично звучало и производило неизгладимое впечатление.
– А ты сам работал с серебром? – спросил Сент-Клауд. Пенденнис стрельнул в него раздраженным взглядом, но тот не умолк. – Это трудно?
– Я пока еще только изучаю основы, – признался Робин. – Сначала у нас два года теории, потом один год ученичества на одной из кафедр, а затем я смогу гравировать серебро самостоятельно.
– А нам ты можешь показать? – спросил Пенденнис. – Я могу этому научиться?
– У тебя не получится.
– Почему это? Я знаю латынь и греческий.
– Ты знаешь их недостаточно хорошо, – пояснил Робин. – Нужно жить и дышать языком, а не просто время от времени возиться с текстами. Тебе снятся сны на каких-то языках помимо английского?
– А тебе? – отозвался Пенденнис.
– Ну конечно. В конце концов, я ведь китаец.
В комнате снова установилась напряженная тишина. Робин решил спасти положение.
– Благодарю за приглашение, – сказал он, вставая. – Но мне нужно в библиотеку.
– Разумеется, – сказал Пенденнис. – Вам наверняка много задают.
Пока Робин забирал свое пальто, все молчали. Пенденнис лениво наблюдал за ним из-под полуприкрытых век, медленно потягивая мадеру. Колин быстро моргал и пару раз открыл и закрыл рот, так ничего и не сказав. Милтон собрался встать, чтобы проводить Робина до двери, но тот жестом велел ему не беспокоиться.
– Ты найдешь дорогу к выходу? – спросил Пенденнис.
– Безусловно, – ответил Робин, обернувшись через плечо. – Дом не так уж велик.
На следующее утро он рассказал обо всем однокурсникам, вызвав раскаты смеха.
– Повтори его стихотворение, – попросила Виктуар. – Пожалуйста.
– Я не помню его целиком, но дай подумать… Да, точно, там была еще такая строчка: «Кровь нации течет в его благородной щеке…»
– О боже!
– «И дух Ватерлоо живет в кадыке»…
– Не понимаю, о чем это вы, – сказал Рами. – Он же гениальный поэт!
Не смеялась только Летти.
– Мне жаль, что ты там не повеселился, – ледяным тоном сказала она.
– Ты была права, – сказал Робин, стараясь проявить великодушие. – Они придурки. Я не должен был покидать тебя, моя милая и трезвомыслящая Летти. Ты всегда и во всем права.
Летти не ответила. Она забрала свои книги, смахнула пыль с брюк и выбежала из буфета. Виктуар привстала, как будто хотела броситься за ней вдогонку, но потом вздохнула, покачала головой и снова села.
– Пусть идет, – сказал Рами. – Не будем портить отличный день.
– Она всегда такая? – спросил Робин. – Не представляю, как ты умудряешься с ней уживаться.
– Ты ее разозлил, – отозвалась Виктуар.
– Не защищай ее…
– Да, именно так, – напирала Виктуар. – Вы оба ее подначивали, не отпирайтесь, и вам это нравится.
– Только потому, что она всегда такая надменная, – фыркнул Рами. – А с тобой она ведет себя по-другому или ты просто привыкла?
Виктуар переводила взгляд с одного на другого. Казалось, она пыталась принять решение. А потом спросила:
– Вы знаете, что у нее был брат?
– Что, какой-нибудь набоб из Калькутты? – спросил Рами.
– Он умер. Четыре года назад.
– Ой, – зажмурился Рами. – Как жаль.