Вавилон. Сокрытая история

– Его звали Линкольн. Линкольн и Летти Прайсы. Они были так близки в детстве, что все друзья семьи называли их близнецами. Он приехал в Оксфорд на несколько лет раньше, но, в отличие от нее, не был книжным червем, и на каникулах они с отцом постоянно скандалили по поводу того, что он отлынивает от учебы. Он был больше похож на Пенденниса, чем на любого из нас, если ты понимаешь, о чем я. Однажды вечером он пошел пьянствовать. На следующее утро в дом Летти пришла полиция и сказала, что тело Линкольна нашли под экипажем. Он заснул на обочине, и возница заметил его под колесами только несколько часов спустя. Он умер незадолго до рассвета.

Рами и Робин притихли, не зная, что думать и что говорить. Они чувствовали себя нашалившими школярами, а Виктуар как будто была их строгой гувернанткой.

– Через несколько месяцев она приехала в Оксфорд, – продолжила Виктуар. – Вы знаете, что те, кто не получил особых рекомендаций, должны сдавать вступительный экзамен для поступления в Вавилон? Она сдала его и прошла. Это единственный факультет Оксфорда, куда принимают женщин. Она всегда хотела попасть в Вавилон и готовилась к этому всю жизнь, но отец отказывался отправлять ее сюда. Лишь после смерти Линкольна отец позволил ей занять место брата. Неприятно, когда твоя дочь учится в Оксфорде, но куда хуже, когда никто из твоих детей не учится в Оксфорде. Ужасно, правда?

– Я не знал, – пристыженно сказал Робин.

– Вы даже представить не можете, как тяжело приходится здесь женщине. Это на бумаге к нам относятся либерально, а на самом деле ни в грош не ставят. Хозяйки пансионов копаются в наших вещах, пока нас нет дома, в поисках свидетельств, что мы принимаем любовников. Каждая наша слабость подтверждает уничижительную теорию, согласно которой мы хрупкие, истеричные и слишком слабые от природы, чтобы справиться с предстоящей работой…

– Полагаю, нам следует простить ее за то, что она ходит так, будто насажена на жердь, – пробормотал Рами.

Виктуар окинула его насмешливым взглядом.

– Порой она невыносима, это правда. Но она не стремится быть жестокой. Она испугана, потому что не должна здесь находиться. Считает, будто все хотят, чтобы на ее месте был брат, и стоит ей сделать один неверный шаг, как ее тут же отправят домой. Но больше всего она боится, что кто-то из вас может пойти по стопам Линкольна. Будьте к ней снисходительны. Вы понятия не имеете, в какой степени ее поведение диктуется страхом.

– Ее поведение диктуется тем, что она занята только собой, – возразил Рами.

– Как бы то ни было, мне приходится с ней жить. – Лицо Виктуар напряглось; она выглядела очень раздраженной. – Так что простите, если я пытаюсь сохранить мир.

Летти никогда долго не пребывала в дурном настроении и вскоре молча простила их. Когда на следующий день они вошли в кабинет профессора Плейфера, она ответила на неуверенную улыбку Робина. Виктуар кивнула, когда он посмотрел в ее сторону. Летти поняла, что Робин и Рами все знают и сожалеют, она и сама сожалела о случившемся и немного смутилась, что так бурно отреагировала. Больше нечего было добавить.

Тем временем им предстояли более захватывающие дебаты. На занятиях профессора Плейфера в этом триместре они рассматривали концепцию точности.

– Переводчиков постоянно обвиняют в неверности, – буркнул профессор Плейфер. – Так что же означает эта верность? Верность кому? Тексту? Аудитории? Автору? Отличается ли верность от стиля? От красоты? Начнем с того, что писал Драйден об «Энеиде». «Я постарался сделать, чтобы Вергилий говорил по-английски так, будто родился в Англии и в наше время». Он обвел взглядом студентов. – Кто-нибудь здесь считает это верностью?

– Возражу, – сказал Рами. – Я не считаю, что он прав. Вергилий писал в определенном времени и месте. Разве верно лишить его всего этого, заставить говорить как англичанин, с которым можно столкнуться на улице?

Профессор Плейфер пожал плечами.

– Но разве верно заставлять Вергилия говорить как чопорный иностранец, а не как человек, с которым вы бы с удовольствием побеседовали? Или, как это сделал Гатри, изобразить Цицерона членом английского парламента? Но, признаюсь, эти методы сомнительны. Если зайти слишком далеко, получится что-то вроде перевода «Илиады» Поупа.

– Я считала Поупа одним из величайших поэтов своего времени, – сказала Летти.

– Его оригинальные сочинения – быть может, – сказал профессор Плейфер. – Но он насыщает текст таким количеством британизмов, что Гомер у него звучит как английский аристократ восемнадцатого века. Разумеется, это не соответствует нашему образу воюющих греков и троянцев.

– Похоже на типичное английское высокомерие, – заявил Рами.