Вавилон. Сокрытая история

Третий курс в Вавилоне традиционно называли сибирской зимой, и причина стала очевидной, когда они получили список предметов. Все студенты по-прежнему изучали свои главные языки и латынь, которая, по слухам, станет дьявольски трудной с появлением Тацита. Они также продолжали изучать теорию перевода с профессором Плейфером и этимологию с профессором Ловеллом, хотя нагрузка по каждому предмету теперь удвоилась, поскольку требовалось еженедельно делать пятистраничную работу по всем предметам.

Но самое главное, каждому назначили руководителя, с которым предстояло выполнить независимый исследовательский проект. Это считалось прообразом диссертации – первой работой, которая в случае успешного завершения будет храниться на полках Вавилона как настоящий научный вклад.

Рами и Виктуар их наставники сразу же не понравились. Профессор Джозеф Хардинг попросил Рами внести свой вклад в редактирование персидской «Грамматики», что считалось большой честью[53]. Но Рами не видел в таком проекте ничего романтичного.

– Сначала я предложил перевести рукописи Ибн Хальдуна, – объяснил он. – Те, которые заполучил Сильвестр де Саси. Но Хардинг возразил, что французские востоковеды уже работают над переводом и вряд ли я смогу уговорить Париж одолжить мне тексты на триместр. Тогда я спросил, могу ли просто перевести на английский арабские эссе Омара ибн Саида, учитывая, что они уже почти десять лет хранятся у нас, но Хардинг ответил, что в этом нет необходимости, поскольку в Англии уже отменили рабство, представляете?[54] Как будто Америки не существует. Под конец Хардинг сказал, что если я хочу сделать что-то важное, то могу отредактировать цитаты в персидской «Грамматике», и теперь он заставляет меня читать Шлегеля: «Überdie Spracheund Weisheitder Indier». И знаете что? Шлегель даже не был в Индии, когда это писал. Он писал все это в Париже. Как можно создать текст о «языке и мудрости» Индии, находясь в Париже?[55]

Но возмущение Рами меркло по сравнению с положением Виктуар. Она работала с профессором Уго Лебланом, с которым вот уже два года без каких-либо проблем учила французский, но теперь он стал источником бесконечного разочарования.

– Это невозможно, – сказала она. – Я хочу работать на креольском, да и он вроде бы не возражал, хотя и считает его вырождающимся языком, но теперь его интересует только вуду.

– Языческая религия? – уточнила Летти.

Виктуар смерила ее язвительным взглядом.

– Да, религия. Он все время расспрашивает о заклинаниях и стихах вуду, которых сам не понимает, потому что они, разумеется, на креольском.

Летти смутилась.

– Но разве это не то же самое, что французский?

– Даже отдаленно не похож. В креольском много французской лексики, да, но это совершенно отдельный язык, с собственными грамматическими правилами. Можно десять лет учить французский, но все равно без словаря не поймешь стихотворение на креольском. А словаря нет, поэтому лучше меня никого не найти.

– И в чем проблема? – спросил Рами. – Неплохой проект.

Виктуар замялась.

– Дело в том, что тексты, которые он хочет переводить… ну, в общем, очень специфические. Важные тексты.

– Такие специфические, что их и перевести невозможно? – спросила Летти.

– Это наследие, – пояснила Виктуар. – Священные верования…

– Так ведь не твои же…

– Может, и нет, – сказала Виктуар. – Я не… Я не знаю. Но они не предназначены для всеобщего пользования. Ты бы согласился час за часом отвечать белому человеку, какая история стоит за каждой метафорой, за каждым именем бога, дав возможность покопаться в верованиях своего народа ради поиска словесной пары, запечатленной на серебряной пластине?

Летти ее слова явно не убедили.

– Но все эти верования… они ведь не имеют отношения к действительности.

– Конечно имеют.

– Да брось, Виктуар.

– Они реальны в том смысле, о котором ты никогда не задумывалась. – Виктуар все больше распалялась. – До конца понять это может только выходец с Гаити. Но не Леблан.

Летти вздохнула.

– Почему бы тебе ему так и не сказать?

– Думаешь, я не пыталась? – огрызнулась Виктуар. – Ты когда-нибудь пробовала убедить профессора Вавилона отступить от своей цели?

– Ну, в любом случае, – воинственно и раздраженно сказала Летти, – что ты знаешь о вуду? Разве ты выросла не во Франции?

Хуже она ничего и придумать не могла. Виктуар стиснула зубы и отвернулась. Разговор иссяк. Наступила напряженная тишина, которую не пытались нарушить ни Виктуар, ни Летти. Робин и Рами в недоумении переглянулись. Что-то пошло наперекосяк, нарушено какое-то табу, но они опасались нажать слишком сильно в попытке узнать, что именно.