Вавилон. Сокрытая история

В третьем совете брошюры была представлена техника под названием «цепочка». Ее они смутно помнили из демонстрации профессора Плейфера. Если слова в бинарной паре слишком сильно отдалены друг от друга по смыслу, можно попробовать добавить третий или даже четвертый язык в качестве посредника, чтобы перевод был правдоподобным. Если все эти слова выгравировать в хронологическом порядке, по мере их эволюции, можно точнее направить искажение смысла в нужное русло. Другой похожий прием – выявление второго этимона, еще одного источника, который мог вмешаться в эволюцию значений. Например, французское fermer (закрывать, запирать), очевидно, основано на латинском firmāre (делать твердым, укреплять), но на него также повлияло латинское ferrum, означающее «железо». Fermer, firmāre и ferrum гипотетически могли бы создать невзламываемый замок.

В теории все эти техники выглядели великолепно. Но повторить их было куда труднее. А самое сложное – это найти сами словесные пары. Для вдохновения Робин с друзьями взяли книгу с текущим списком пар, использующихся в этом году в империи, и пролистали ее в поисках идей.

– Смотрите, – сказала Летти, указывая на строчку на первой же странице. – Я поняла, как создали эти трамваи без кучера.

– Какие трамваи? – удивился Рами.

– Разве ты не видел их в Лондоне? – спросила Летти. – Они едут сами по себе, без лошадей.

– Я всегда думал, что там есть какой-то внутренний механизм, – сказал Робин. – Например, паровая машина…

– В больших так и есть, – пояснила Летти. – Но разве ты не замечал, что маленькие вагонетки как будто едут сами по себе? – Она ткнула в нужное место на странице. – На рельсах заложены пластины. Слово «рельсы», track, родственно средненидерландскому trecken, означающему «тянуть», в особенности если прийти к этому слову через промежуточное французское. И теперь мы имеем два слова, означающие рельсы, но только одно из них подразумевает движущую силу. В результате трамваи едут сами. Гениально.

– Отлично, – сказал Рами. – Осталось только придумать на экзаменах революционную транспортную систему, и дело в шляпе.

Они часами изучали эту книгу, полную бесконечно интересных и талантливых изобретений. Многие из них, как обнаружил Робин, придумал профессор Ловелл. В одной гениальной паре использовался китайский иероглиф гу (gǔ, 古), означающий «старый» или «престарелый», и слово «старый». Иероглиф古 подразумевает долговечность и прочность; он даже включен в иероглиф 固, который означает «твердый», «сильный» или «прочный». Связь понятий долговечности и старости помогала предотвратить разрушение техники; фактически чем дольше та использовалась, тем надежнее становилась.

– Кто такая Эвелин Брук? – спросил Рами, листая последние добавления ближе к концу тома.

– Эвелин Брук? – повторил Робин. – Почему это имя кажется мне знакомым?

– Кем бы она ни была, она гений. – Рами ткнул пальцем в страницу. – Только в 1833 году она придумала двенадцать словесных пар. А мало кто из выпускников придумал больше пяти.

– Погоди, – сказала Летти. – Ты про Эви?

Рами нахмурился.

– Эви?

– Стол, – напомнила Летти. – Помните? Когда профессор Плейфер рявкнул на меня за то, что села не на тот стул? Он сказал, что это стул Эви.

– Видимо, она особенная, – сказала Виктуар. – И не любит, когда трогают ее вещи.

– Но после того утра ее вещи все в том же виде, – сказала Летти. – Я заметила. Прошло уже несколько месяцев, а книги и ручки лежат в точности там, где она их оставила. Либо она педантична в пугающей степени, либо до сих пор не возвращалась к своему столу.

По мере того как они листали списки, все явственнее проглядывала другая теория. Эви очень плодотворно работала с 1833 по 1834 год, но к 1835-му упоминания ее работ пропали. Ни единой словесной пары за последние пять лет. К тому же Робин с друзьями ни разу не встречали ее на факультетских праздниках и ужинах, она не читала лекций и не вела семинаров. Какой бы талантливой ни была Эвелин Брук, она явно больше не работала в Вавилоне.

– Погодите, – сказала Виктуар. – Предположим, она окончила факультет в 1833 году. Значит, она училась на одном курсе со Стерлингом Джонсом. И Энтони.

И Гриффином, понял Робин, хотя и не сказал этого вслух.

– Предположим, она тоже пропала на море, – добавила Летти.

– Какой-то проˊклятый курс, – заметил Рами.

В комнате вдруг стало ужасно холодно.

– Предположим, нам следует вернуться к чтению, – сказала Виктуар.

Никто не стал возражать.

Поздно вечером, когда они уже пялились в книги так долго, что начали путаться мысли, они устроили игру – изобретали невероятные словесные пары для предстоящего экзамена.

Робин победил со словом «цзисинь».

– В Кантоне матери иногда дают на завтрак сыновьям, сдающим имперские экзамены, куриные сердца, – объяснил он. – Потому что куриные сердца, «цзисинь», звучат похоже на «цзисин», что означает «память»[62].

– И что это даст? – фыркнул Рами. – Капли куриной крови по всему экзаменационному листу?