Вавилонские ночи

— Это уж как вам удобнее. Откровенно говоря, полиция тут мало что может поделать. Они вряд ли раскопают больше, чем мы, и не выделят под это расследование отдельного сотрудника, освободив его от всех других дел. Возможно, у парня уже есть приводы в полицию и свой характерный почерк — я это выясню. У нас даже нет прямых доказательств, что он причастен к тем письмам, да и письма-то сами не угрожающие, просто жутковатые. Полиция порекомендует вам нанять охрану, а она у вас и так уже есть.

Анна залпом опустошила свой стакан.

— Хватит, не хочу больше думать об этом. У меня и без того полно работы. Как защитить мою задницу — это теперь ваша проблема, господин Шпандау. Памми, мне нужна твоя помощь. Надо подготовить речь к завтрашнему выступлению в театре.

— Не лучшая идея — выходить сейчас на публику, особенно если там соберется толпа зевак, — заметил Шпандау.

— Я полностью полагаюсь на вашу защиту. К тому же, вы сказали, что он не опасен.

— Вы плохо меня слушали. Я не говорил, что он не опасен, я только сказал, что он решил не причинять вам вреда в этот раз. Но он способен на это и, можно спорить на что угодно, уже рассматривал такой вариант. Этот парень — психопат, госпожа Мэйхью.

— Я не позволю какому-то засранцу управлять моей жизнью. Работа очень важна для меня, и я должна быть там. Все остальное, как я уже сказала, дело ваше. Как раз за это я вам и плачу.

— Кстати, мы вам еще кое-что не сказали, — подхватила Пам.

— Это что же? — спросил Шпандау, переводя взгляд с одной женщины на другую.

— На следующей неделе я еду на Каннский фестиваль, — заявила Анна. — Я вхожу в состав жюри в одной из номинаций. И вы поедете со мной.

— Это шутка, да?

— Мы имели долгий разговор с вашим боссом, и тот все уладил, — сказала Пам.

— Может, он забыл, что у нас нет лицензии на работу за пределами Калифорнии?

— С его слов это как будто бы не проблема, — ответила Пам. — В общем, вы лучше сами с ним все обсудите.

— О да, уж я обсужу.

— Вот видите, господин Шпандау, — заметила Анна Мэйхью, — как гладко все складывается.

Когда Шпандау добрался до своего дома в Вудланд-Хиллз, было уже почти семь вечера. Он попал в пробку на Сансет, потом на 405-м шоссе, потом на шоссе Вентура. Дэвид задраил окна и врубил кондиционер, но солнце все равно лупило прямо в лицо, и бесконечная игра в «поехали-встали», «поехали-встали» и отчаянные попытки других водителей перестроиться из одной полосы движения в другую действовали ему на нервы. Как раз в такие дни это и случается: какой-нибудь тип вылезает из своей машины, спокойно направляется назад, к джентльмену, который нетерпеливо жмет на клаксон, и вежливо разбрызгивает его мозги, выстрелив в окно.

Где-то там, в мире, существовали полотна Моне, музыка Шостаковича и поэзия Пабло Неруды. Но здесь, в Южной Калифорнии, человечество скукожилось, превратившись в злобных крыс, запертых в отдельных клетках из металла и стекла, и эти крысы, корча друг другу рожи и демонстрируя неприличные жесты, ползут по раскаленному асфальту, уязвимые и испуганные. И даже если вам удастся добраться до пункта назначения, даже если каким-то чудом вы сумеете сделать это вовремя и прибудете на место свеженькие, собранные и совсем не помятые, вы все еще не успокоитесь. Гнев по-прежнему будет пульсировать у вас в крови, а сердце колотиться в ритме «борьбы или бегства»[29], и, когда вы кивнете, произнесете вежливое «здравствуйте» и усядетесь за стол переговоров рядом с коллегами (которые только что пережили те же ощущения) — вы все будете напоминать настороженных животных, собравшихся у водопоя. Вы не сможете просто так отключить эту готовность в любой момент атаковать или защищаться, вам будет казаться, что все вокруг — ваши враги.

И это никак не связано с головным мозгом. Вот что самое сложное, вот что сбивает всех с толку. Это не имеет никакого отношения к логике. Сплошная химия, животное начало и инстинкты. Справиться с этим при помощи доводов рассудка невозможно. Это все в крови — у вас в крови, у них, и эту кровь нужно либо уберечь, либо пролить. Но кровь неизбежна. Таков уж этот мир, таким мы его сотворили.

Когда Шпандау вошел, в доме было тихо, темно и прохладно — на этот раз ему хватило ума оставить кондиционер включенным. «Люси, я дома», — произнес он и отнес пакеты с готовой едой из кулинарии на кухню. Сегодня вас ждет изысканный ужин, сэр: копченая говядина на ржаном хлебе, картофельный салат по-немецки, кошерные маринованные огурцы и баночка крем-соды. Сэр предпочитает принимать пищу в голубой столовой или в красной? Или, как обычно, будет жрать, склонившись над кухонной раковиной и глядя, как вода смывает хлебные крошки и жир от говядины? Я предупрежу прислугу.