Вавилонские ночи

— Как осу на варенье. Вы еще скоро со мной переспать захотите — это только вопрос времени.

— По-моему, это звучит как сексуальное домогательство на работе.

— Домогательство — это если бы вас не обуревали те же мысли. В противном случае это всего лишь зов природы.

— Этого не будет, Анна. Я не завожу романов с клиентками.

— Все правильно. Вы — бессердечная машина.

Она послала ему воздушный поцелуй и удалилась. Шпандау невольно улыбнулся — все-таки она произвела на него впечатление. А потом продолжил разбирать чемодан.

ГЛАВА 2

Первая встреча членов жюри должна была состояться на следующее утро в отеле «Карлтон». Франц приготовил легкий завтрак, но Анна не смогла впихнуть в себя ни кусочка. Она выпила чашку кофе, а потом сидела и смотрела, как Шпандау и Пам налегают на яичницу с беконом. В этот момент она их ненавидела. Анна понятия не имела, чего ей ждать, и пыталась вообще не думать об этом. Насколько хреново все может обернуться? Еще она снова подумала о толпах, которые будут следить за каждым ее шагом, о том, что придется отстаивать свои взгляды перед группой европейских интеллектуалов. Смотреть фильмы — это одно, а говорить о них — совсем другое. Сама идея участия теперь казалась ей смехотворной, не стоило сюда ехать. Она будет выглядеть идиоткой, и ничего уже с этим не поделаешь.

Ну хоть Шпандау поедет на встречу с ней вместе, она на этом настояла. При общении членов жюри ему присутствовать нельзя, но Анна добилась разрешения брать его с собой на показы — с тем условием, что она не будет обсуждать с ним фильмы.

Встреча была назначена на девять. Тьерри, водитель, заехал за ними в восемь. Они неторопливо скатились с холма и въехали в город, который только-только просыпался. За ними следовала машина с двумя ребятами Виньона, от чего Шпандау чувствовал себя еще более нелепо. Положение на дорогах было не слишком напряженным, но обещало в ближайшее время ухудшиться. В ходе фестиваля население Канн чуть ли не удваивалось, и управление автомобилем превращалось в кошмар. Тьерри показал себя настоящим профессионалом, и уже в восемь сорок Анна и Шпандау вошли в лифт отеля «Карлтон», чтобы подняться в номер, забронированный председателем жюри.

— Чувствую себя совершенно разбитой, — призналась Анна Дэвиду, когда они подошли к дверям. — Напрасно я дала себя в это втравить.

— Вы прекрасно справитесь, — пообещал он.

— А вы чем пока займетесь?

— Я побуду внизу. Может, посижу у бассейна и поглазею на голых баб, как истинный американец. К тому же я захватил с собой книгу. Если понадоблюсь — позвоните.

— Пожелайте мне удачи.

В номере, куда она вошла, уже собрались пятеро членов жюри из семи.

Председатель жюри Альбер Каррьер был ведущим французским телекомментатором в области культуры. Он выглядел как барон Филипп Ротшильд и одевался соответственно: носил светлые джемперы и дорогие шейные платки. Были в номере персоны и понаряднее, но только он был похож на аристократа, а значит, кому и главенствовать, как не ему.

На диване ссутулился Беппо Контини, итальянский писатель и литературный критик, обладатель пышных темных усов и вечно смущенного взгляда. В жизни это был добродушный и приятный человек, однако в романах его явно прослеживались радикальные взгляды, а книжные рецензии, выходившие из-под его пера, сочились ядом. За глаза его называли Шарманщиком, но никто уже не мог припомнить, почему — то ли из-за усов, то ли из-за однообразных рецензий.

Рядом на диване, беседуя с Контини, сидела Тильда Фробе, немецкий режиссер, миниатюрная женщина в массивных очках в черной оправе и с толстыми стеклами. Тильда никогда не смеялась и даже не улыбалась. Такими же были и ее фильмы, хотя она сама называла их комедиями — разумеется, они таковыми не являлись. Тильда считала, что это уже само по себе довольно забавно. В международных кругах ценителей не-комедийных комедий ее превозносили до небес.

— Шарманщик и его обезьянка, — шепнул Анне на ухо Марк-Анж Поль.

Поль был французским журналистом, и, как ни трудно в это поверить, его провозгласили одним из величайших философов среди ныне живущих. Начать с того, что он напоминал Алена Делона, как если бы Делон отрастил волосы до плеч и щеголял в расстегнутой до пупа рубашке. Он внезапно вырос у Анны за спиной, и она почувствовала, как его теплое дыхание щекочет волоски на ее шее. Он обожал такие штучки: подкрасться к женщине сзади, да так близко, что можно было засунуть язык ей в ухо. Если удавалось, он именно это и проделывал. Анна уже неоднократно сталкивалась с ним раньше. Его философские труды ей читать не доводилось, зато с его языком она успела составить мимолетное знакомство. Когда-то она совершила ошибку, попытавшись пофлиртовать с ним на вечеринке, и позже, когда она уже порядком набралась, он проделал свой коронный трюк с языком-змейкой. Она взвизгнула и затряслась в приступе хохота. Он так ей этого и не простил.

А еще там была Кэт.

Кэтрин, Кэтти, Китти-Кэт.

Или просто сучка — это для тех, кто знал ее достаточно хорошо.