Важенка. Портрет самозванки

— Я нашел! Смотрите, “В овраге”! Тихо-тихо, — Никитин поднял палец, принялся читать. — “В том, что она подавала милостыню, было что-то новое, что-то веселое и легкое, как в лампадках и красных цветочках. Когда в заговенье или в престольный праздник сбывали мужикам протухлую солонину и принимали от пьяных в заклад косы, шапки, женины платки, когда в грязи валялись фабричные, одурманенные плохой водкой, и грех, казалось, сгустившись, уже туманом стоял в воздухе, тогда становилось как-то легче при мысли, что там, в доме, есть тихая, опрятная женщина, которой нет дела ни до солонины, ни до водки; милостыня ее действовала в эти тягостные, туманные дни…” Мне вот вообще неинтересно. Ни минуты. Не мое время, ушедшая натура. Все эти его мещане, гимназии, писари, лекари, солонина… Слово-то какое… Воротит. Вот о чем здесь? Чем это прекрасно?

Все посмотрели на Важенку.

— Но этот абзац… он сам по себе рассказ, нет? — Она была серьезной, худенькая девочка в цветастом сарафане, немного осунувшаяся от бессонной ночи. — Они со своей тухлятиной, грехами, водкой паленой думают, что спасутся за ее счет, за счет ее подаяний. Она же у них в доме живет, родня, почти они сами. Отмолит, милостыней отмажет их перед богом. Ну, так они думают.

* * *

Митя вернулся на кухню и сразу: а где Лиля?

— Наверное, спать ушла. Она ничего не сказала, — пожала плечами блондинка с яростно-красной помадой.

Она пришла позже всех. Важенка не запомнила ее имени.

— Я сейчас, — сказал он и исчез в комнатах.

Перед этим оглянулся на Важенку, взглядом просил дождаться.

— По-моему, они сами еще не верят, что расстались, — негромко сказала блондинка. — Так и ходят рядом. С больными глазами. Сто раз на дню звонят друг другу, проверяют, всё или еще нет.

— Не, не, все уже, — запротестовал Ленечка, так звали мальчика с булавками на лацкане. — Уже всё-о-о, говорю тебе!

— Да ладно, — блондинка недоверчиво цокнула языком, махнула рукой на Ленечку.

Все засобирались — пора и честь… Без пятнадцати четыре. Никитин вызвался проводить Важенку, он не сводил с нее глаз после баранки с белорыбицей.

— Я быстро, в туалет. Подождите меня, пожалуйста. Сейчас все вместе пойдем, — удержала она их на кухне, прикрыла дверь за собой.

Вместо туалета прокралась в темную гостиную. Одна из дверей комнат, выходящих туда, была приоткрыта. Важенка смотрела в этот освещенный проем через стеклянную горку с посудой. Митя сидел в изножье кровати, на которой поверх оделяла лежала Лиля. Видны были только ее блестящие икры, которые она сложила ему на колени. Она что-то говорила, но слов было не разобрать, Митя слушал, грустный и нежный, гладил ее ноги. Его печаль кольнула Важенку в самое сердце. Было что-то очень интимное в этой сцене, в ее икрах на его коленях, в этой исчезающей, прощальной улыбке. Скользнула назад в кухню.

Наблюдая, как Никитин шнурует высокие ботинки, подумала, что теперь он будет знать ее адрес и, может быть, даже телефон. Она все выдаст ему, чтобы не исчезнуть бесследно из Митиной жизни. Но не выдержала и крикнула в темноту:

— Пока, мы уходим.

Все посмотрели на нее с осуждением. Митя немедленно вышел, зачесывая назад свою каштановую волну, улыбался сонно, смотрел только на нее.

— Это Солженицын, “Один день Ивана Денисовича”, — протянул потрепанную “Роман-газету”. — За день прочитаешь? Ну, за два. Не моя просто.

Важенка вспыхнула, часто закивала:

— А как я отдам… Запиши мой телефон.

Диктовала звонким девчачьим голосом. Рядом выразительно молчал Никитин.

— Ты так не пойдешь! — Митя решительно покрутил головой, показывая на ее голые плечи. — Ну и что, что два шага!

Он схватил с вешалки свою куртку. От нее не укрылись полсекунды сомнений — он сначала хотел снять что-то Лилино. Напевая, раскинул куртку, подбородком показывая, чтобы она повернулась. Почти насильно помог одеться, не обращая внимания на протесты.

— Прочитай обязательно, хотя не Чехов, конечно, — засмеялся вслед, хлопнул дверью.

Желтый утренний двор был чист и прохладен. Цвела черемуха. Прощаясь, шептали.

— Какая удивительная семья! — воскликнула Важенка, пытаясь определить, где их окна.