Важенка. Портрет самозванки

Важенка сидела хмурая. На алкоголь и котлеты смотреть было невозможно, тем более на маргариновые розы торта. Хозяйка раскраснелась, вспотела, все время говорила тосты, нахваливала брянских — запишу вам адрес на бумажке, приезжайте в любой момент, такие хорошие девочки. При этом она выразительно поглядывала на Важенку — ее с Митей больше не приглашали. Да пошла ты, вяло реагировала Важенка. Позвала Митю курить. В сумерках разглядывала близкую гору, утыканную свечками кипарисов, бетонными многоэтажками и потемневшими от времени деревянными и каменными домишками с плоскими крышами. Они карабкались по склону ущелья друг у друга на головах. Странно, что самыми неподходящими к этому пейзажу были не они, а уродливые новостройки. Иногда сквозь темную зелень горы загадочно белел какой-нибудь дворец-санаторий.

— Я передумала поступать на экономический, — Важенка стряхнула пепел, в темнеющий воздух высыпались искры.

Митя качнул подбородком вверх — говори!

— Я буду архитектором!

Пели цикады.

В комнате хозяйка, оттянув кримплен, дунула себе в вырез. Именинница разошлась, рассказывала, во что они играли в детстве с подругами, пока взрослые веселились в зале.

Угу, в зале, в зале, усмехнулась Важенка. Младшая перебила сестру, что-то тихо и быстро напомнила ей. Та возликовала.

— Точно! Еще играли в Ленина. Папа ставил нас к софе, где кто-нибудь из гостей валялся уже в полной отключке. И мы должны были его охранять с лыжными палками вместо винтовок. Шевелиться и разговаривать нельзя.

Митя захохотал.

— Еще тортика?

— А мы играли в “Потрогай покойника”, — сказала Важенка, развалившись на стуле. — Чё, правда не знаете? Тебе завязывают глаза и всякую дрянь в руки кладут. При этом страшным голосом говорится: это печень покойничка, это его рука, это его нога, это его мозги! Можно все что угодно, зубную пасту, лед, желе, мне однажды пальцы в баночку с хреном засунули. А подруга обиделась на меня, когда я ее руку в сырое яйцо — хопа.

Все слушали, забыв жевать. Даже орангутанг бросил котлеты. Важенка продолжала:

— У меня в садике было две подруги. Все время ссорились. Но я была такая ужасная, что, поругавшись с одной, быстро сходилась с другой, и мы дружили против первой. Та соскучивалась без нас, приходила просить прощения. Неважно, кто виноват. Помню, зимой у горки она такая: то-се, прости. А я ножку вперед выдвигаю: погрызи валенок, прощу!

Митя закрыл глаза ладонью. Снова смеялись.

Важенка повернулась к имениннице и посмотрела ей прямо в глаза.

Глава 11. В городе

В июльский полдень кафе-мороженое на Гражданском пустовало. Студенты уже разъехались на лето, а абитура даже и не подозревала о существовании мороженицы с этой стороны политеховского городка. Жители высотки, что над кафе, и соседних домов — кто на работе, кто в Гаграх, или пьют чай на дачной веранде. А приезжие все на Невском. Июль.

Галина поправила брошку на груди, заколотую на вырезе с рюшами, уселась на крутящийся табурет за стойкой — нет никого, отчего же не посидеть.

Вчера они с Антиповым долго гуляли в Сосновке. Сложный разговор никак не шел из-за жары, и переели за завтраком. Хорошую рубашечку купила ему, в “Московском” не поленилась отстоять, и с размером угадала, плечи на месте. Галина любовалась синеглазым, загорелым Антиповым, между прочим, у Рязанова снимался, у Эльдара, актер второго плана, лично за руку здоровались, пока Антипов водку не полюбил.

Водку он полюбил раньше и крепче Галины. Глупые надежды побороться.

В марте, когда они выходили из подъезда, двор умолкал. Галина соседям кивала надменно, ступала медленно, крепко сжимая под руку обретенную удачу-любовь. Но вскоре прознали, что Антипов запойный, в мае у гастронома он читал стихи “Расстрел”, он всегда их по пьяни: “Бывают ночи: только лягу, в Россию поплывет кровать, и вот меня ведут к оврагу, ведут к оврагу убивать”[12]. Потом упал, не от залпов, а от водки родимой, уснул в кустах жимолости, не дошел к Галине. Теперь тоже затихали, когда видели их вместе, но уже из злорадства, от прежней зависти нет и следа, любопытничали, что он за две бутылки продал ее ондатровый полушубок и мельхиоровые ложечки.

Она сама уже понимала, что это безнадега, запои вернутся, оставшиеся ложечки лучше бы отнести к тетке, но душа еще помнила тот восторг, когда такой красавец и интеллигент согласился у нее остаться, мужчина — небесный ангел, Ален Делон ее судьбы. Душа эта саднила и отпускать Антипова не желала, тем более устроившегося на работу, в новой рубашке, временно в завязке. А ну как не временно?

Синеглазый идол, смеется, идет рядом, его улыбка то отдаляется, то опять к ней. Кто же тогда стонет, просит опохмелиться, проклинает сивушным ртом? На щеке ссадины уже схватились темной коростой. По три недели пьет.

Галина подкручивалась на табурете, наблюдая одним глазом за единственным посетителем мороженицы. Невысокий интересный мужчина ждал кого-то за ближним столиком. Правда, лысоват, но в кожаном пиджаке, очень солидный мужчина.