Важнее, чем политика

Александр Архангельский. Хорошо, что вы не художник. Что же до меня, то я настаиваю на отказе от поколенческого шовинизма. Для меня не имеет ни малейшего значения, сколько художнику лет: 20, 50 или 70. Вопрос в том, отвечает ли человек на вызовы эпохи или не отвечает, разговаривает он с Богом или бормочет себе под нос. Что касается там телесности, то честно говоря, не понимаю про что речь.

Николай Усков. О телесности – например, современная фотография.

Александр Архангельский. Ну, телесная фотография – тоже мне новинка! Вспомните Гринберга, которого загнобили за обнаженку в 30-е годы. Пиктореалисты с их вниманием к телу. Это что, не фотография? Проходят выставки советского эротического фото 20–30-х годов, с огромным успехом. Снова в моде Хельмут Ньютон – тоже очень хорошо. Но заметьте, что и Ньютон, и Гринберг – не сегодняшний день. И какая нам с вами разница в каком году разворачиваются события того или иного романа? Я, кстати говоря, не согласен, что современная русская литература не пишет про сегодняшний день. Возьмите роман Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик», где действие происходит и во время войны, и после войны, и в 90-е годы. Роман Маканина «Асан». Классический, при этом очень современный, роман о чеченской войне как великой торговле, в процессе которой человек все равно выявляет свое человеческое начало… Тимур Кибиров… Давайте лучше потом про имена поговорим, иначе я займу все время. Имен очень много. С литературой все в порядке.

Голос из зала. Факультет философии ГУ-ВШЭ, студентка. Привлечение людей к искусству, образованию идет сегодня через моду. Можно услышать на улице разговор: «Ты не была на Ночь Музеев в Третьяковке? Ну, ты немодная». А о том, что в Третьяковку можно пойти не только в Ночь Музеев, даже не задумываются. Не получим ли мы на выходе результат, обратный желаемом? Мы будем читать только потому, что это модно, а не потому, что интересно. Будем приходить на лекции на каблучках и показывать, что мы модные, пришли на лекцию. И живая жизнь культуры исчезнет.

Николай Усков. Это прекрасно – приходить на лекции на каблучках. Я учился и преподавал за границей; западные студентки чудовищные лахудры. Я благодарил всякий раз отечество, возвращаясь на родную кафедру Московского университета, за то, что русский мир устроен по-другому. И вы, кстати, прекрасны.

Все-таки культура и мода в современном контексте тесно связаны. Ничего вы с этим поделать не можете. Мода очень быстро меняется, именно это актуально сейчас, а завтра не будет актуально вообще или будет актуально по-другому. Значит, нужно научиться пользоваться путеводными нитями, чтобы не затеряться в ее потоке, улавливать тренды. Между прочим, так было всегда, просто мода раньше была неповоротливой. Возьмем историю костюма… Появление моды в Европе датируют концом XIV века. И сначала шаг в изменении фасона платья (появление декольте, сужение в талии, длинное платье у мужчины или короткое) был 150 лет, потом 100, потом 50, сейчас дизайнерам отводят максимум полгода на то, чтобы они успели самовыразиться. Наш мир болен новизной, это наш фетиш – новизна. В отличие от Средневековья, когда считалось, что новизна от дьявола. И безусловно, культурные продукты в той же мере подвержены моде, что колготки и штаны.

Александр Архангельский.Очень верное слово: подвержены. Да, именно подвержены. В моде самой по себе, как таковой, нет ничего специально хорошего или специально плохого. Она просто – есть. И когда нечто входит в моду, это может быть хорошо для культуры, а может быть и плохо. В зависимости о того, что и каким образом входит в моду. То, что само носится в воздухе, или то, что под заказ сформатировано умелыми пиарщиками.

Мы живем в мире мощных пиаровских подмен. Одно дело, когда мода возникает и складывается, другое – когда заказывается и форматируется. Одно дело, когда люди хотят быть счастливыми и выбирают розовое, зелененькое или в крапинку, а другое – когда сформатирован заказ под зелененькое и розовое, и людям ввинчивают установки, что нужно носить именно зелененькое и в крапинку. Это касается и одежды, и кино, и книжек. Это касается, кстати говоря, и музейной жизни; вокруг некоторых музеев уже клубятся пиаровские облака, за которыми утрачены реальные очертания музейного пространства.