Важнее, чем политика

Голос из зала. Леонид Васильев, профессор ГУВШЭ. Вы ставили вопрос о классической культуре. Вы имели в виду отечественную ситуацию или мировую? Мне бы хотелось знать, как вы рассматриваете роль классической культуры в современном мире в целом? И какие перспективы вы видите? Один из вас говорил очень хорошо, что ритм жизни и шаги истории бешено ускоряются, а как дальше будет? Я не прошу вас предсказывать будущее, но есть какие-то тенденции, которые вы заинтересованное изучаете, накапливаете и можете о них сказать.

Николай Усков. Опять начну с конца. Этот ритм, как мне кажется, волнует очень многих. Упоминавшийся уже Константин Эрнст, говорил мне, что бешенное мелькание картинки перед глазами вызывает чувство неконтролируемого беспокойства. Те из вас, кто водит машину, знает: перейдите скоростной барьер в 150 км/ч – и вам станет страшно. Сейчас нам стало страшно. Появление фильма Ларса фон Триера «Антихрист» здесь и сейчас очень характерно. Я все чаще чувствую, что я – маленькая песчинка, а вокруг мельтешащая картинка с землетрясениями, терактами… ощущение, что мы не контролируем ситуацию. При этом уверен, ничего не произойдет, как-нибудь все рассосется, люди перестанут смотреть телевизор, читать газеты, выходить в интернет, будут слушать классическую музыку. Я не знаю что, но что-нибудь изменится. Однако в данную минуту ситуация предельно напряженная.

Александр Архангельский. Начнем со скорости и, ускоряясь, двинемся навстречу теме классики. Я думаю, что нарастание динамики кадра, звука, действия не свидетельствует о тревоге, обуявшей культуру. Скорее наоборот, о ее охлаждении. Плохой дирижер, у которого нет внутренней страсти, всегда подменяет ее скоростью. Чем быстрее он гонит музыку, тем вроде бы звучит энергичнее. То же и с мультипликацией. Есть аниматоры, которые умножают количество склеек до бесконечности, чтобы понравиться следующему поколению. А есть аниматоры, которые на это не идут. Например, Михаил Алдашин, выдающийся мультипликатор среднего поколения. Он никуда не спешит, прорабатывает каждый эпизод и заранее уверен, что его и так посмотрят. Так что вопрос о скорости не имеет отношения к существу дела. К существу дела имеет отношение вопрос, который стоит перед каждым серьезным художником во все времена: ты занимаешься созданием смыслов или шифровкой пустоты?

Что касается судьбы классической культуры в сопредельном мире, ситуация там иная – ровно настолько, насколько история складывалась по-другому. Русский постмодерн появился с чудовищным опозданием; это запоздалая попытка подхватить явление, которое себя уже исчерпало.

Николай Усков. Страшно, Александр, если оно никогда себя не исчерпает. У меня как раз ощущение, что постмодернизм теперь навсегда. Я не вижу никакой силы, которая его подвинет… За культурами прошлого стояли великие идеи, эти идеи были дискредитированы: Бог, нация, класс, государство. Эти идеи все умерли после Второй мировой войны, ну, самое позднее – после крушения коммунизма. И вот человек остался один на один с огромным чердаком образов, понятий, ценностей, на свой вкус их тасует, складывает в конфигурации, в общем, играет. Отменить эту игру могла бы новая большая идея. Но я, честно говоря, не вижу перспективы для нее, причем в длительной перспективе. Теперь мы будем всегда читать Пелевина и Умберто Эко.

Александр Архангельский. Я не буду читать Пелевина по той же причине, по которой не буду пересматривать цветного Штирлица: один раз прочел, и все понятно. Так же, между прочим, обстоит дело и с Сорокиным. Много лет назад мне понравился его первый роман «Очередь», и с тех пор сплошные вариации на одну и ту же тему. Прием одноразового использования. Но не в этом дело. История не признает двух слов: никогда и всегда. Когда говорят: «В России всегда было так, и поэтому никогда по-другому не будет», – это полная чушь. Так было не всегда и не всегда так будет. Просто надо терпеливо работать на будущее. В этом смысле классика не помеха, а подспорье. Но только если относиться к ней как к живому явлению. Как только мы встали перед нею на колени – все, она уже мертва.