Важнее, чем политика

Другой пример. Из той же, библиотечной серии. Новая Александрийская библиотека. Самый роскошный проект 90-х годов. Безумно красивое здание, придуманное норвежцами, идеальные условия для работы. Только работать там пока что некому. Авторитарный Египет неграмотен; интеллигенция бедна; в ближайшие десятилетия ситуация, увы, не переменится. Тем не менее арабы строят. Выделяют 20 миллионов долларов (в ценах 90-х), приглашают лучших архитекторов, водят федуинов на экскурсии, чтобы те хоть посмотрели. Зачем? Во-первых, предъявляя себя в качестве элиты, на равных связанной с мировой цивилизацией. Во-вторых, указывая утопическую цель: когда-нибудь и наши страны станут развитыми. В-третьих, как бы изымая Александрийскую библиотеку из пределов убогой египетской жизни; создавая параллельное пространство, в которое можно удалиться как в оазис.

Характерная деталь. Понятно, что в арабском мире «Протоколы сионских мудрецов» никого не смущают. Но когда «Протоколы» появляются на выставке в библиотеке, их не просто изымают, но проводят внутреннее расследование: как такое могло произойти? Александрийская библиотека – территория терпимости, свободная от любых форм национальной и религиозной вражды. Царство просвещенной свободы посреди диковатого авторитаризма.

К чему я веду? К тому, что культура может жить при тоталитарном режиме, может – при демократическом; чем за это приходится расплачиваться – вопрос другой. Сейчас нам важно только, что общества, определившиеся с выбором своей судьбы, знают простой ответ на смутный вопрос – зачем и для чего нужна культура? А в промежуточных системах вроде нашей она как бы зажата между путинской отмашкой и презрительным ответом Хузангая. Тот и другой парадоксально сходятся в одном: она бесполезна. Только для политика это звучит как приговор культуре, а для писателя идея полной бесполезности – объект метафизической гордости.

Нам не приходит в голову, что бесполезное в истории как раз весьма полезно. И в качестве символа; в этом хорошо разбираются тоталитарии. И как физиологический раствор, в котором расцветает вольное сознание; тут – слово рыночникам и демократам. В Чикаго начала ХХ века, где царили суровые нравы, бизнес вложился в создание совершенно бесполезных институтов: музеев, театров для элит, концертных залов. Не ради выгоды, но только потому, что рядом с развитым культурным пространством нравы тихонько мягчеют, бизнесу становится уютней. А если бизнесу уютно, он и зарабатывает больше…

Так вот, попробуем сломать стереотип, задумаемся – в первом приближении – а все-таки зачем нужна культура российской политической системе? Прежде всего для того, чтобы нащупать ответ на вопрос: а что же нас удерживает в рамках данной территории, в данное время? Мы прекрасно понимаем, что Россия больше не будет прирастать территориями, а будет прирастать людьми. Не европейской ориентации. Не северянами. Не христианами. Все прекрасные, масштабные стереотипы, разработанные русской классикой имперского периода, перестают работать; «под сень двуглавого орла» приезжих не заманишь, а коренное население больше не желает жертвовать ничем ради расширения границ «державы полумира». Не то что жизнью, как во времена империи, но даже элементарным благополучием. Значит: либо мы расплавимся в чужом котле, либо сами переплавим вновь прибывших. Предварительно договорившись, во что же именно мы будем их переплавлять. В какой исторический сплав. И сделав ставку на единственный институт, который способен в обозримые сроки переработать сознание людей, адаптировать его к вызовам, которые бросает нам история. Этот институт называется средняя школа. Не университет, не кино и даже не телевидение. А та самая школа, которую мы справедливо ругаем, но через которую по-прежнему проходят все. Бедные и богатые. Верующие и неверующие. Горожане и селяне. Способные и не очень.

Если школа получит внятную формулу, что такое быть русским сегодня, что значит, стать россиянином, она перемелет разнородный состав населения в единую гражданскую нацию, склеит детей из этнически русских семей – с детьми от смешанных браков и собственно мигрантов. Но какие предметы отвечают за общегражданское сознание? За установление преемства? За моральные ориентиры? Правильно: литература и история. Значит, от судьбы литературы в школе зависит больше, чем успех или неуспех реформ… А школьный курс литературы всегда подпитывался опытом современной словесности, кино, театра; в противном случае он давным-давно оказался бы маргинальным, как курс античности, великой, но ушедшей навсегда. А развитие сегодняшней словесности, кинематографии, театральной жизни, актуального искусства – напрямую зависит от наличия инфраструктуры, прошу прощения за столь скучное слово. От количества и качества кинозалов, от обустроенности библиотек, от соотнесенности доходов населения со стоимостью «культурной корзины».