Важнее, чем политика

Так, поставив вопрос о цивилизационной цели, на которую может и должна работать культура, мы переместились в школьное пространство; оттуда – в кабинет писателя, на подмостки, в съемочный павильон; все сразу связалось со всем.

Культура – это и книги, и музеи, и галереи, и школы, и университеты, и театры, и кино, и трижды руганное телевидение, и система допустимого поведения в политике, и экономическое учение, и философский взгляд на вещи. Вместе, совокупно. Не сговариваясь, даже не думая об этом, и художник, и профессор, и телевизионщик, и учитель, и философ, и гуманитарный журналист создают для нации картину мира. И прошлого, и настоящего, и будущего. В образах, доступных пониманию.

Без этих образов, без их внутренней навигации, невозможно ничего изменить (или же, напротив, сохранить, или разрушить) в экономике, политике, цивилизации. Если человек не верит, что свобода – ценность, он не станет на нее работать. Даже если все законы будут направлены на демократию. Если человек не понимает, как с его картиной мира соотносится рыночная экономика, он будет ее тихо бойкотировать. Либо станет уповать на то, что «невидимая рука рынка» сама, без нашего участия и общепринятых ограничений, все наладит и расставит по местам. Чем это все кончается, мы видим.

Если человек не мотивирован на перемены и развитие, он не просто тихо отползет в сторонку, но потянет за собой страну. Если человек нутром не чувствует, что из национальных корней прорастает всемирное содержание, он либо тупеет до шовинистического состояния, либо превращается в глобальное перекати-поле. Если человек не ощущает главные вопросы современности как личные проблемы, он замыкается в себе, своем доморощенном опыте. И тогда его просто обманывать. «На дурака не нужен нож; ему с три короба наврешь, и делай с ним, что хошь». Но и рассчитывать на перемены в экономике – не приходится. «Бег на месте – общеукрепляющий». А без этих перемен мы не имеем шансов сохранить огромную страну в XXI веке, про что сегодня говорят в элите многие. Но не все понимают, что ключ к ответу – не в реформах как таковых, не в законах самих по себе, не в охранительстве или же, напротив, в прогрессизме. А в культурных практиках. В ценностях и смыслах.

Повторяю, большая культура всегда говорит о вечном. Но также она развивает (или тормозит) сознание. И люди начинают думать (или же перестают задумываться) о моделях поведения. О мотивах выбора. Об устройстве человеческого общества. Культура обладает великой, опасной, спасительной властью. Она может заблокировать движение, опутав общество сетью привычных, но безжизненных стереотипов. Или увлечь, как Крысолов, детей – и разорвать историю, обрушить связь между поколениями. Или склеить страну и дать ей надежду, вписав на равных в общее пространство мировой культуры без потери национального начала. В этом смысле все главное сейчас заключено для нас в культуре. И главная надежда на спасительные перемены. И главная угроза им. И главный диагноз нынешнему состоянию России. И главный рецепт ее исцеления.

Многие из нас участвовали в «Музейной ночи», которая проходит каждый год с 18 на 19 мая. Трудно вообразить, какое сопротивление было оказано этой идее со стороны музейщиков – не всех, но прежде всего статусных, с огромной имперской историей, с масштабом, размахом, амбицией… Между тем, в ночь с 18 на 19 мая Москва преображается. Это Москва безопасная, веселая, открытая, свободная, готовая саму себя предъявить в новом качестве. Вот наглядный пример того, что прежняя культура может предъявить сегодняшнему миру. Если она будет работать на формирование комплексов обиженной страны, окруженной врагами, замкнувшейся в своем избранничестве, не смеющей дышать и двигаться при торжественных словах «музей», «библиотека», «Академия наук», пользы от нее не будет; скорее вред. Если же она развернется лицом к современности, откроется миру, то ничто не сравнится с мощью ее влияния.

Голос из зала. Ольга Дмитрюк. Вопрос первый. Вы говорили про проблему охраны памятников. В Петербурге разрушают, и в Москве такая же проблема. Это происходит из-за того, что не доглядели, или это планомерное уничтожение культуры, и оно в чьих-то интересах происходит? В таком случае – в чьих? А второе, почему Россия не может принять, например, американскую модель поддержки музеев через создание условий для вложений бизнеса? Это чья вина?