Вблизи холстов и красок. Дневник жены художника. Январь – июнь 1996 года

Я утром разговелась после вчерашнего голодания. Долго на кухне варила свекольник и тыквенную кашу, одновременно с огромным интересом слушала по «Свободе» передачу «Седьмой континент». Рассказывали удивительные вещи: о компьютере, о системе Интернет как сфере виртуального пространства, где любой может получить и оставить информацию. Например, электронный некролог «Вечный покой» – об умерших в конце декабря людях и посланиях к ним. Любой может написать и прочитать послания других. В этих посланиях к умершим много глубоких, эмоциональных, лаконичных афоризмов…

После вечернего обеда на Таганке Гена созвонился и повёз Андрею в «Крылатское» ружьё, которое давным-давно ещё выпросил у художника Б. Н. Попова, его деда, чтобы нарисовать в картине. А ко мне неожиданно нагрянули гости – Алла Смирнова с сестрой Инной, принесли много гостинцев. Пили чай. Вместе потом пошли на метро, я поехала домой на Ленинградский. Там долго убиралась и мыла полы. Легла около 3 часов ночи.

Гена на Таганку вернулся уже в 10 вечера, так как снова заезжал на Столешников. Обнаружил там, что рабочие открыли нашу мастерскую, видимо, «шарили», но ничего хорошего не нашли и лишь выкрутили все лампочки…

11 января. Четверг

Гена ночевал в мастерской на Таганке, а я – дома, на Ленинградском (чтобы с утра попасть в отдел субсидий). Пришла в отдел субсидий ещё до открытия, уже была очередь. Но явилась сотрудница и объявила, что субсидии будут начислять лишь с 20 января. Мне дали бумагу – запрос на работу.

Поехала в мастерскую на Таганку. Гена ещё спал, будила его, завтракали. Звонил он опять в Москомзем, ещё куда-то, а к 2 часам дня поехал к протезисту, поставили ему нижний протез на цемент. Заходил домой на Ленинградском, звонил мне, велел ехать с тележкой на Столешников и сам туда же собрался – будем сегодня чистить «фонарь» (верхний свет – рамы на крыше) от снега.

Я поехала на Столешников уже в 5 вечера, добралась и долго кричала Гене на 3-й этаж – и с улицы, и со двора. Наконец он открыл и признался, что слышал мои крики, но думал, что это у него галлюцинации (?). Потом мы привязали веники к длинным палкам, взяли лопаты и полезли на крышу. Снег оказался глубоким, а железная крыша под ним – скользкой. Счищали рамы с обеих сторон, снег потом Гена бросал вниз, на тротуар. Постепенно ноги замёрзли, руки устали. Дочистили «тропинки». Меня мучал ужас: как мы будем эти рамы завтра снимать? Ведь нужен какой-то настил над бездной (мастерская очень высокая). Но у Гены лишь радостный оптимизм, игривость. Говорит: «Мне сегодня в зубной поликлинике в регистратуре сказали, что Дева и Овен несовместимы…» (Это наши зодиаки.)

В мастерскую на Таганку вернулись уже около 10 вечера.

12 января. Пятница

Так хочется спать, спать… Еле встала в половине двенадцатого. Гена ещё спал. Пока я бегала за хлебом в магазин, ему звонила, разбудила Нинка, читала свои новые стихи. А за завтраком он мне всё о Будде рассказывал, ночью читал. (Он купил позавчера книгу «Будда и Конфуций, жизнь и ученье». И ещё – про них же и про Магомета, Франциска Ассизского и Савонаролу. Отдал за две книги 35 000 рублей.) Гена всё говорил, говорил, а у меня – будто тяжёлый кирпич в голове. Потом Гена не дозвонился Шульпину (каждый день обсуждают горячие события в Чечне). Я не дозвонилась на работу (повезу в понедельник запрос из отдела субсидий). В 2.30 дня с садовой тележкой, инструментами, термосом, бутербродами мы поехали на Столешников. Сегодня предстоят тяжёлые и опасные дела.

Там Гена ходил на стройку, просил выделить рабочих, чтобы помочь разобрать и снять большие рамы со стеклом с крыши (его любимый бывший верхний свет). Но на стройке начальника Жоры не было, а прораб Сергей в этом отказал. На 3-м этаже у нас в мастерской опять запасной вход был открыт, видно, утром лазили рабочие. Гена возмущался. Мы начали подготовительную работу: наверху, над «бездной», настилали трап на чугунные рельсы под крышей, под нашим стеклянным «фонарём» (чтобы, стоя на трапе, придерживать рамы «фонаря»). Рамы сбиты между собой большими гвоздями, их надо разделять и аккуратно снимать. В общем-то, я про себя думала об этом снятии рам как о неминуемой катастрофе, так как рамы тяжёлые, большие, а мы – и над «бездной», и неуклюжие в одеждах…

Трап сооружал Гена на скорую руку, я лишь снизу подавала длинные доски. Потом снаружи, с крыши, Гена начал топором раздвигать, отдирать первые рамы друг от друга, вытаскивать огромные гвозди (которые сам же и забивал после пожара в 1985 году, делая этот «фонарь»). Я с трапа держала рамы в огромном напряжении, а Гене приходилось применять ещё и большую силу. Снега много, крыша скользкая… Мёрзли то руки, то ноги. Спускались в тёмную холодную мастерскую, грелись горячим кофе с бутербродами. Рядом с домом, со стороны Петровки, грохотала круглосуточная стройка.