Вчера

Дармоед Минченко потянул Сеньку за рукав и потащил к машине скатывать казённый ковёр, из–за которого, собственно, завхоз и попёрся на кладбище…

А под вечер, выбежав за хлебом, Сенька случайно на проспекте встретил Эдика.

Первоначально Семёна подмывало обложить гнусного Мадоляну покрепче, сказать что–нибудь вроде:

— Что ж ты, мужик, так обпаскудился?!

Но что–то подсказало ему — не следует трогать Эдуарда. И Сенька пошёл следом, как ребёнок размахивая размахивая авоськой с кирпичём ситничка. Так они молча по Анголенко миновали мрачный, без единого включённого фонаря сквер Пионеров и, упёршись в Трамвайную — Михеловича-Горького, повернули по ней налево, вскоре ходким шагом одолели Шёнвизский мосток, прошли у клуба «Машиностроитель», ещё немного неуверенного монотонного хода вдоль мрачной неосвещённой стены завода «Коммунар» и выбрались на залитую электросветом привокзальную площадь у Южного вокзала.

— И чего это ему тут надо? Вполне можно было две остановки трамваем проскочить… — Подумалось Сербе. Уворачиваясь от бешено мчащихся такси, гигант направился к вокзалу. У касс дальнего следования, как всегда, длинные пёстрые хвосты галдящих, потрясающих командировками и похоронными телеграммами кандидатов в пассажиры. Лишь у окошка «Продажа мягких и купейных билетов» никого не было.

Мадоляну согнулся в три погибели и молча уставился на кассиршу, сомлевшую от восторга.

— Докуда вам, гражданин? — Осведомилась привычно девушка, хотя в душе она предпочла бы, чтобы гражданин ограничился расспросом, как доехать до ближайшей станции, а затем бы признался, что это лишь наивный повод попросить её провести с ним вечер.

— Подальше! — Выдавил Эдуард, и голос его несолидно дрогнул.

— Владивосток подойдет? — Улыбнулась кассирша. — С вас сто двадцать один рубль двенадцать копеек! В состоянии?

Мадоляну, вынув из бумажника деньги, насчитал всего восемь червонцев.

Кассирша продолжила юмористическую игру:

— Тогда вам подойдёт Воркута через Москву. Шестьдесят семь сорок. Плацкарта до Москвы, место нижнее… Если от жены убегаете, самое подходящее место…

Мадоляну молча сунул все свои деньги в окошечко. Кассирша, удивлённо вскинув брови, пересчитала купюры, выписала билет, одну десятку возвратила сразу, потом набрала сдачу и сунула её в окошечко вместе с билетом. Породистый гражданин ей сразу стал неинтересен.

— Следующий! — Объявила она, изучающе всматриваясь в Сербу, вроде бы тоже проявляющего интерес к дальним странствиям.

— Я передумал, — бросил ей Сенька и устремился на перрон, где через двадцать минут ожидался поезд на Москву и поэтому толпился народ. Высокий, как семафор, Мадоляну виднелся издалёка. Он медленно брёл мимо киосков, буфетов, лотков и просто столиков, у которых суетились жующие и пьющие. Эдуард прислонился к стойке буфета и попросил стакан вина.

— Не надо! — Помахал пальцем из–за его спины улыбающейся продавщице Серба.

— Не надо, Эдик! — Сказал он, твёрдо беря Мадоляну под руку. — В такую даль ехать лучше с ясной головой…

Мадоляну повернулся на каблуках и вопросительно посмотрел на Сербу.

— Я работал с твоей Людмилой… Это я звонил тебе, когда её не стало…

— Страшно было, — с мягким молдавским акцентом произнёс Мадоляну и Серба понял, что он имеет ввиду. — Так и не увидел её в последний раз…

— На вот, возьми, — Сенька полез за борт пиджака, достал бумажник, порылся и протянул Эдьке фотографию улыбающейся Людмилы, которую носил ещё на тот товарищеский суд, чтобы показать наборщикам.

Налетевший с юга экспресс заскрежетал, подваливая к перрону. Локомотив мощным прожектором словно ожёг Семёна, Эдуарда, толпу встречающих–провожающих, тревожной сиреной прошёлся по сердцу каждого толпящегося.

— Паспорт хоть захватил? Я тебе трудовую на главпочтамт сорганизую, — расчувствовался Серба. Он даже, ни с того ни с сего, пожал Эдуарду на прощанье холодную потную руку.

Мадоляну тяжело, как бы раздумывая, поднялся в четвёртый вагон, не выпуская фотографии из левой руки. По лицу его текли слёзы. Так и стоял он в тамбуре, плача и мешая пассажирам.

— Чудак–человек, проходи на место, не мешай работать! — Прикрикнула на него проводница. — Аль милка провожать не пришла? Ну и хрен с ней, найдёшь другую! Ты же симпатюга хоть куда!

— Не трогай его, мать, — тихо шепнул ей Серба. Она не ответила, взмахнув жёлтым флажком в сторону локомотива, и, выглядывая из тамбура, приготовилась к отправлению.

Голосисто свистанул локомотив и состав тронулся, напористо набирая ход. Торопливо побежали в ночь зелёные вагоны. Заморосил неприятный дождик, но, пружинисто шагая, Серба его не замечал. Он уже переключился на реальную жизнь и обдумывал свою дальнейшую жизнь с Иринкой.

Сзади по–девически дробно и, само собой, интригующе стучали каблучки, но Сенька шёл всё быстрее, и звук отставал, умирая, неузнанный, ненужный. Семён отдалился от попутчицы, не оглянувшись, не поинтересовавшись. А ведь та семенила неподалёку, в нескольких шагах. Возможно, в нескольких шагах от отчаяния. Ну и что? Ах, Сень, нехорошо–то как…

Copyright — все права сохранены