Вчера

Я обрадовался, но когда приехал на ЮГОК, оказалось, что уже конец рабочего дня и отдел кадров дружно погрузился в трамваи. Ночевать первую ночь мне пришлось на отвратном местном вокзале. Ещё не топили, и было сыро и холодно. Скамеек не хватало, а какие были, оказались заблаговременно оккупированы местными бродягами. В туалет было страшно заходить. В одном тёмном углу два наркомана (один без ноги, фронтовик) кололи друг другу в бедра нечто, возможно, морфий. После войны в результате ударной работы госпиталей морфинистов развелось навалом. Это были несчастные опустившиеся люди, калеки, подолгу провалявшиеся в госпиталях, перенёсшие не одну операцию, сплошь и рядом без рук или без ног, не принятые семьями, забытые партией и государством. Возможно, кто–то вовремя не доложил товарищу Сталину, и он не продумал этот вопрос. В другом углу какие–то педики чего–то манипулировали друг с другом, и порядочным добытчикам руды, волею МПС заброшенным до утра на вокзал и протиснувшимся в туалет произвести честную советскую дефекацию, было стыдно за эти родимые пятна буржуазно–капиталистического разложения. В одной из кабин я с ужасом увидел распатланную почти седую вокзальную шлюху, которая чего–то там вытворяла на потребу трех разудалых грузин в огромных серых аэродромах на головах. Кацо весело и плотоядно гоготали. Поскольку было холодно, то мне пришлось за ночь сбегать в этот вертеп раза четыре, и каждый раз этот поход был равен опущению в ад.

На следующее утро я пробился в этом туалете к умывальнику, кое–как промыл невыспавшиеся глаза и побрился, увлажняя щеки ледяной водой из крана, ужасным лезвием ленинградского завода «Звезда».

Добравшись трамваем до ЮГОКа, я к своему удивлению за полдня оформился на работу учеником токаря, отоварился в кладовой спецодеждой, (мне издали показали мой будущий токарный станок — гигант «ДИП-500»), получил направление в общежитие, заселился, оформил пропуск (фотка была припасена из сделанных в Москве на паспорт), и еле нашел силы добраться до своей комнаты в общаге.

Пожевавши батон с молоком из бутылки, завалился спать на застеленную свежим бельём кровать в довольно чистом, новом, ещё не загаженном общежитии, поскольку к 8 утра мне надо было уже явиться в ремонтно–механический цех и заступать в первую в своей жизни учебную смену. Общага была не то, что Стромынка, здесь всё было исполнено по–советски, так как имели дело с гегемонами (теперь и я один из них). В комнату вместе со мной вселилось ещё два пацана из Никополя, одна койка пока оставалась свободной.

Утром мы втроём проснулись с большим трудом, но кое–как сумели перекусить теми объедками, что остались на столе с вечера, символически умылись вечно холодной водой, лишь один я остервенело скоблил подбородок варварским ленинградским лезвием. Спецуху мне навыдавали вчера классную, что так было приятно, ибо я пообносился. Комбинезон, куртка, рабочие ботинки солдатского образца, даже новенькая тёмно–синяя, теплая, на вате фуфайка, что было так необходимо в условиях пусть относительно тёплой, но всё же зимы.

В битком набитом трамвае добрался до проходной и, непрерывно оглядываясь, боясь встретить каких–нибудь знакомых, добрался в толпе рабочих до своего РМЦ. Там понаблюдал немного и понял, что пропуск надо сдать в табельную. Так и сделал. Потом разыскал бригадира и спросил, чего мне делать. Он оглянулся, увидел у инструментальной кладовой дядька Дмытра, которого я после вчерашнего знакомства ещё не запомнил, и наказал моему мэтру за пару недель сделать из меня человека. Дмытро незлобно матюкнулся: «На шо мэни така нахаба?». Бригадир отвёл его немного в сторону и тихонько стал в чем–то убеждать. Сквозь шум запускаемых станков я слышал только отдельные полуслова–полуфразы. Он пересказал Дмытру ту легенду, которую я ему вчера при оформлении раза два слёзно излагал. «Ну пойми, пацан из неблагополучной семьи, полугрузин и тэдэ. Начал самостоятельную жизнь, а ты залупляешься, герой!». После этого осознавший, что от меня не открутиться, Дмытро повёл меня к своему станку. «ДИП-500» значит «Догоним и перегоним», а «500», кажется, наибольший диаметр обрабатываемых заготовок. Рядом гудело штуки три станков поменьше — «ДИП-200», наш же с Дмытром смотрелся гигантом и действительно впечатлял. Осмотрели станок, вокруг было чисто прибрано. Ночная смена сдала технику и рабочее место в идеальном порядке.

И пошло–поехало. Дядько Дмытро оказался заботливым учителем. Перво–наперво он спросил меня, как по–грузински сказать «… твою мать» и название мужского достоинства. Пришлось ему объяснить, что меня воспитала мама–москвичка, а от беспутного отца–грузина у меня осталась только фамилия.

— Цэ погано, — заключил Дмытро. — Батько повынэн буты…