Вчера

2 часа 45 минут до конца дня

Их лица того же цвета, что моя белоснежная рубашка. Клэр Эванс все держится за своего мужа. Вцепилась в него так сильно, что от костяшек отхлынула почти вся кровь. Зато по лицу мужчины можно предположить, что я только что разыграл перед ним сцену из самого страшного его кошмара.

– Будьте добры, мистер Эванс, пройдемте с нами, – говорю я.

Мой шофер в это время, натянув перчатки, укладывает черный шарф Софии в специальный пакет с защитной пломбой. Молодец, хорошо выполняет инструкции.

– Этого не может быть, – говорит Клэр.

Я подхожу ближе, чтобы взять ее мужа за локоть; она бросается вперед и встает между мной и ним:

– Вы не смеете его забирать! Теперь, когда я его нашла…

– Пожалуйста, миссис Эванс, отойдите в сторону, – говорю я. – Мне очень жаль, но я должен выполнить свой долг.

Она протягивает руки, преграждая мне путь. Шофер делает шаг вперед, пытаясь ее отодвинуть; она поворачивает руки к нему.

– Клэр…

Пока мой шофер старательно усмиряет Клэр Эванс, я хватаю подозреваемого за локоть и вывожу из кабинета. Он движется словно во сне – лунатик, оставивший надежду проснуться. Я веду его по темной дорожке, мимо шуршащих на ветру кустов. Ворон все клекочет у нас над головами – такой же упрямый, как миссис Эванс.

Мы проходим сквозь боковые ворота – до патрульной машины всего несколько ярдов. Я распахиваю заднюю дверцу и указываю на нее подозреваемому. Он подчиняется без звука – слава богу, его каменный лунатизм избавляет меня от таких ненужных вещей, как насильственные действия или наручники. Шофер и миссис Эванс находятся в нескольких ярдах позади нас – она во весь голос выкрикивает имя своего мужа. Несчастный сержант все так же пытается ее утихомирить, и я волнуюсь за его усы.

– Обещаю, Марк, я все запишу в дневник! Все! Все, что ты мне рассказал.

– Клэр…

– На этот раз я ничего не забуду. Ни за что! Никогда!

У нашего подозреваемого влажнеют глаза. Я сажусь в машину рядом с ним.

– Я так боюсь забыть, Марк! Проснуться в понедельник и потерять все, что мы сегодня друг о друге поняли…

Я тянусь к дверной ручке, посылая Клэр Эванс самый извиняющийся взгляд, на который только способен.

– Я всегда буду с тобой, Марк. Клянусь!

Я захлопываю дверцу. У меня нет выбора, как бы я ни жалел эту женщину. Мой водитель запрыгивает на переднее сиденье, на лице – облегчение. Клэр Эванс стучит в разделяющее нас окно:

– Я тоже, Клэр. Я тоже.

Вряд ли она услышала – он пробормотал это себе под нос, перед тем как провести рукой по мокрым глазам. Мы с ревом отъезжаем, и ее страдальческое лицо исчезает из вида. Но обращенные к жене последние слова Эванса звенят у меня в ушах все время нашей короткой молчаливой поездки на Парксайд.

Теперь после заполнения нужных бумаг я веду нашего подозреваемого не к себе в кабинет, а в комнату для допросов. К этому времени появляется его адвокат, пожилой мужчина в твидовом пиджаке горчичного цвета и круглых очках с толстыми стеклами. Звуконепроницаемая комната обставлена по-спартански: два цифровых диктофона, железный стол и четыре стула, все прикручено к полу. Я включаю пять больших ламп под потолком, яркий флуоресцентный свет отражается от свежеокрашенных белых стен. Подозреваемый морщится. Когда он приходит в себя, его глаза останавливаются на большом однонаправленном зеркале за моим стулом, обводят по периметру его блестящий отражающий контур. Отлично. Теперь он знает, что кто-то находящийся вне комнаты может следить за его движениями. Именно то состояние духа, которое мне нужно.

Я указываю ему и адвокату на два близстоящих стула. В ноздри мне ударяет грейпфрутовый запах дезинфектанта. Кто-то сегодня утром, должно быть, разбрызгал по плиткам пола щедрую дозу этого средства – в комнате пахнет, как в логове дантиста. Осталось заставить пациента открыть рот. Однако начинать приходится с обычного сверла.

– Согласно процедуре, я должен довести до вашего сведения следующее, – говорю я. – Первое: вы имеете право молчать. Второе: наш разговор будет записываться.

Наш уже-точно-не-член-парламента не отвечает. Он с неожиданным интересом изучает свои ботинки. Я включаю цифровой диктофон, потом откидываюсь на стуле и сцепляю руки.

– Допрос Марка Генри Эванса, двадцать два двадцать пять, шестого июня две тысячи пятнадцатого года. Что случилось после того, как два дня назад София Эйлинг лишилась сознания у вас в кабинете?

Он молча качает головой. Из этого следует, что дорогой мистер Эванс решил создать нам проблемы.

– Вы наполнили карманы своего плаща камнями, после чего надели его на плечи жертвы?

Ответом на мой вопрос снова становится молчание. Это нисколько меня не волнует. Наш приятный разговор только начинается. Я открываю портфель. Эффектным жестом достаю оттуда вещественное доказательство – пакет с четырьмя черными и белыми камнями. При виде которого глаза Эванса совсем немного, почти незаметно, округляются.

Я кладу запечатанный пакет на стол, после чего достаю из брючного кармана пятый камень.