Вчерасегоднязавтра (СИ)

Наступило очередное лето, Надя получила диплом, Андрей отпуск, и Веру, уже четырёхлетнюю, впервые, повезли на дачу, - только в этом году достроили дом, и появилась чистая вода - наконец пробурили скважину. Вера восторгалась всем - бабочками, стрекозами, кузнечиками, клубникой, неспелыми помидорами, - даже Андрей как-то оттаял, и Тамара Семёновна стала добрее. Этот участок был плодом многолетнего труда, - Николаю Ильичу его выделило предприятие, и сначала там кроме травы ничего не было. Со временем докупили соседний пустующий участок, посадили цветы, картошку, укроп, помидоры, поставили бытовку, забор, начали строить дом; и вот уже и дом достроен, и вода есть и даже душевая кабинка; перед домом красиво подстриженная лужайка, аккуратные клумбы, за домом свой огород, поблизости лес и озеро. Дача была предметом гордости и любимым ребёнком Тамары Семёновны и Николая Ильича, - здесь они отдыхали душой и всё мечтали, как выйдут на пенсию, уедут из Москвы и будут жить тут круглый год. Каждое утро начиналось со стука и скрежета - Николай Ильич мастерил то табуретку, то подставку под умывальник, поправлял калитку. Из домов вокруг доносились похожие звуки, - все что-то пилили, колотили, ремонтировали; иногда проезжали грузовики, гружённые брёвнами и трактора. "А Белоконяш-то всё строится", - говорил Николай Ильич, наблюдая, как худой мужичок в длинных трусах, весь коричневый и в синей кепке, задумчиво бродит вокруг соседнего дома без крыши и что-то измеряет рулеткой. Николай Ильич довольно улыбался - ему было радостно, что у него всё так добротно и красиво - и забор ровный, аккуратный, и крыльцо с резными перильцами и дом большой -двухэтажный, и всё своими руками, а кто-то ещё без крыши. Тамара Семёновна в купальнике и шляпе, полола грядки, вешала бельё, раздавала указания - собрать смородину, покосить траву, потолочь яичную скорлупу на удобрения, набрать воды - она любила, чтобы все были при деле, и выглядела лет на пятнадцать моложе. Днём ходили купаться на озеро - Вера плескалась в надувном круге и радостно визжала, бывало, Андрей разрешал ей прыгать с его плеч в воду или подбрасывал её так, что она ныряла с кувырка. Тамара Семёновна и Николай Ильич неспешно обплывали озеро по кругу, а потом вылезали и фотографировали внучку, Надя скучно сидела у берега по шею в воде и тревожно наблюдала за дочерью. Иногда, когда было не очень жарко, Андрей и Надя ходили купаться вдвоём и тогда становилось почти как раньше, - Андрей в шутку топил Надю, а та вырывалась, брызгалась, как Вера, забиралась ему на плечи и, визжа, прыгала в воду. Вечерами, Андрей уходил гулять, - неподалёку, в лесу подростки жгли костёр и пили пиво. Андрей был душой компании, старше их лет на десять, он сыпал шутками и анекдотами, играл на гитаре, приносил водку и учил пить её из горла, делился сигаретами. Несколько раз он брал с собой Надю, но с ней было скучно, она ревниво наблюдала за ним и злилась - она видела, что всё внимание обращено к нему, что юноши пытаются ему подражать, а девушки смотрят ему в рот, - и ей казалось, что он только ради девушек сюда и ходит; Надя всматривалась то в одну, то в другую, и всё пыталась угадать - какая же? Дома, в кровати, она демонстративно поворачивалась к нему спиной и нарочно плакала, Андрей пугался, пытался утешить, Надя забрасывала его упрёками, он злился, уходил на крыльцо курить, и Надя рыдала уже непритворно. Просыпалась на втором этаже Тамара Семёновна, недовольная и опухшая, спускалась и кричала на них обоих, плакала сквозь сон Вера в соседней комнате; а потом, когда всё стихало, Андрей просил у Нади прощения, и тонул в нём и дрожал на её языке. Наступил август. Ещё стояла жара, но уже вечером становилось холодно, и как-то неуловимо изменился воздух, стал глубже, в нём появились новые оттенки - ощущалась осень. Озеро помутнело, омелело, кое-где в нём плавали жёлтые листья, люди постепенно разъезжались, по ночам падали звёзды и в кустах мерцали светлячки. Николай Ильич и Андрей уехали в Москву, - у них закончились отпуска, - Николай Ильич теперь приезжал по пятницам и оставался до воскресенья, Андрей же приезжал, как позволял его рабочий график. Купаться было уже холодно, только две спортивные старушки плавали по утрам, Андрей прозвал их поганками из-за круглых, одинаково выгоревших шляп; старушки переговаривались тихими сухими голосами и смеялись ломким шелестящим кашлем, они будто выгорели насквозь, вместе со своими шляпами, и никакая вода уже не могла их напитать; они садились шпагатами на траве, наклонялись влево и вправо - казалось, они перетрутся вот-вот в суставах и рассыплются, - потом медленно переплывали туда и обратно озеро, и уходили, завернувшись в полосатые халаты. Вера любила повторять за ними, - пока Надя, лёжа на полотенце, пыталась поймать последнее солнце, она в розовой панамке до бровей, усаживалась на берегу, расставив галочкой ноги и припевая что-то, изгибалась на один бок и другой, потом приходили другие дети, - кривоногие малыши в спортивных костюмах и колясках, Вера ковырялась с ними в песке, качала на ржавых качелях и показывала божьих коровок и муравьёв. Странно, детей её возраста совсем не было, пропали все и сразу, будто вымерли вдруг или выросли, - детей постарше, казалось, стало больше, они носились на велосипедах по всему посёлку, их голоса далеко разносились в воздухе, особенно по вечерам, - беззаботные мальчишеские голоса, чуть тронутые тайным курением; девочек не было вообще, они попадались только днём рядом с автолавкой, - серьёзные личики, резиновые сапоги, в тонких руках матерчатые сумки: "Творог развесной, триста грамм... нет, больше не надо, бабушка сказала - испортится... и батон ...". Надю они пугали, а Тамару Семёновну восхищали. Шиповник давно отцвёл, малина сошла, а в углу участка налилась ежевика и падали на землю яблоки, ударялись сочными боками и валялись в траве все в мягких пятнах; Надя собирала их в ведро, резала на дольки, выбрасывала сердцевины и варила компот, который разливался по банкам и ставился под дом "на холодок"; вечерами Тамара Семёновна накрывала помидоры и бегала по участку с большой алюминиевой лейкой, пока Надя читала Вере на ночь.