Вдаль и вдаль ведут дороги. Путешествие двух братьев

Я с неловким чувством стою у входа в самолет в полном одеянии Гэндальфа и с его великолепным огромным посохом в руках. В зале ожидания сделали объявление, что один из пассажиров – член семьи Толкинов – нарядился Гэндальфом и хочет поприветствовать их. Я понимаю, что их обязаны предупредить, раз их будут снимать (правда на смартфоны, за что спасибо Дрю), но зачем было говорить, что я член семьи?

Я вспотел. Нервы. И в костюме жарко. Ладно, скажем честно, нервы – это главная причина. Чувствую, что липкая лента на лице поддается панике, начинает отклеиваться, и прижимаю бороду к щеке. На место, чтоб тебя! Идут.

«Ты не пройдешь!» – обрушиваюсь я на любителей Толкина, пробившихся со своей ручной кладью к трапу в первых рядах. Они смеются. Неплохо.

«И ты не пройдешь!» – повторяю я, немного меняя логическое ударение и ловлю еще смех и несколько улыбок от следующей группы. Я ухмыляюсь и машу им рукой. А это весело!

«Вы не…» – начинаю я, обращаясь к милой паре. «А, хотя вы проходите», – меняю голос на свой обычный. Смех. Ройд, а у тебя круто получается! Я оборачиваюсь и заглядываю в самолет, к тем, кого пропустил внутрь. И от всего сердца рычу: «Беги-и-ите!», глядя на их восторженные, смеющиеся лица.

Ох, опять эта борода.

Когда все, кто был совсем не против, чтобы их снимали, пробились, я тоже занимаю свое место в самолете, которое, как выясняется, прямо у двери. Так что все оставшиеся пассажиры, кто не летит первым и бизнес-классом, имеют возможность на меня полюбоваться. Борода держится на последнем куске ленты, так что я ее снимаю. Теперь на лице осталась только липкая лента. Не очень красиво.

«Ой, Дамблдор!» – замечает кто-то, проходя мимо меня.

Оборачиваюсь и говорю в след: «Нет, нет, я Гэндальф». Видимо, остальные пассажиры не только не знают, что я член семьи, но и понятия не имеют кого, я изображаю.

– Мама, смотри, Дамблдор! – впивается в меня глазами маленький мальчик.

– Вообще-то я Гэндальф, – улыбаюсь я в ответ.

Хотя неважно. Дамблдор так Дамблдор. Будь по-твоему, малыш. Он такой не один. Еще несколько человек с восторгом узнают во мне персонажа из «Гарри Поттера», и я их больше не поправляю.

Думаю, что я, когда отодрал бороду, стал плохо узнаваемым Гэндальфом (очень жаль, с таким-то костюмом), который только что наспех позавтракал клейкой лентой. Остальные проходящие мимо меня пассажиры, если они пропустили объявление, что я имею отношение к Толкину, в лучшем случае думают, что я жалкий ботан, который пришел в такой восторг от путешествия в Новую Зеландию, что решил просидеть весь этот долгий-долгий полет в костюме. Я вжимаюсь в самолетное кресло.

«Ройд! – обращается ко мне член экипажа. – Не хотите пройти в кабину? Пилоты будут счастливы с вами познакомиться». «Да, спасибо!» – я вскакиваю, забыв о смущении.

Время для крутых селфи!

Чтобы настроиться, я смотрю передачу о Новой Зеландии. Ну то есть попытался смотреть. Когда какой-то псих сбрасывается с моста с эластичной лентой, привязанной к щиколоткам, я понимаю, что даже видеть этого не могу. Кто вообще захочет такое сделать?

– Леди и джентльмены, мы приносим свои извинения, что прерываем ваши развлечения во время полета, – мужской голос пробивается сквозь рычащие мне в ухо звуки – рок-музыку и вопли смешанного с восторгом ужаса.

(«Да ничего, прерывайте»).

– Но, как вы могли заметить, сегодня у нас есть свой собственный волшебник на борту самолета, – продолжает голос.

(«О боже, опять. Что теперь?»)

– Это правнук Дж. Р. Р. Толкина, и его зовут Ройд Толкин.

Прижимаю наушники к голове, чтобы лучше слышать. Представляю, сколько народу сейчас почувствовали себя полными идиотами из-за того, что считали меня Дамблдором.

– Как ни прискорбно, брат Ройда Майк умер два года назад от болезни моторных нейронов. Майк оставил Ройду список желаний, которые он должен исполнить в его память, и мы сейчас огласим четвертый номер из списка. Это было написано самим Майком и вот его слова, Ройд.

Я собираюсь с духом.

– «Тебе надо предложить людям сфотографироваться с тобой. Ты должен сделать тридцать девять фотографий. Пожалуйста, не меньше тридцати девяти лиц. Тридцать девять. Столько, сколько лет я тебя любил, бро».

Я улыбаюсь. Меня уже приучили сниматься на смартфон, так что улыбаюсь. Но внутри я весь сжался от обрушившихся на меня мыслей и воспоминаний о Майке. Это из-за цифры. Болезненное напоминание о его слишком короткой жизни, о том, как молод он был, когда его отняли у меня. У нас. Чувство такое, как будто меня пнули в грудь.

И я ненавижу селфи. Никогда их не делаю. Ну ладно, никогда за исключением тех случаев, когда я сижу в кабине пилота, наряженный Гэндальфом. Это как раз было круто. Но в целом селфи – это не мое. И набирать нужное количество незнакомцев и позориться – тоже не мое. Ладно хоть костюм служит мне своеобразным укрытием.