Вдаль и вдаль ведут дороги. Путешествие двух братьев

До рождения Стори я чувствовал себя неловко и неуверенно в окружении детей. Я не имел ни малейшего представления о том, как с ними надо общаться. Но при этом отцовство – единственная перемена, которая вошла в мою жизнь совершенно естественно. Зная, как быстро мне все надоедает и как мне трудно сосредоточиться на чем-то одном, я опасался, что не смогу стать хорошим отцом; но все мои сомнения рассеялись в тот миг, когда я взял Стори на руки. Отцовство было первым событием в моей жизни, которое (что прекрасно) не оставляло мне выбора, и впервые все в жизни обрело абсолютный смысл. Казалось, это так естественно. Огромные пробелы в знаниях, отсутствие опыта в том, чтобы нести ответственность за другого человека, – все это стало неважно. Ты просто делаешь. Это инстинкт.

Забавно, как такие значимые жизненные события меняют нашу точку зрения. До появления Стори я был бы физически не способен следить за внутренним и внешним благополучием малыша. Если бы мне пришлось менять испачканный подгузник, я бы несомненно весь скривился и с трудом сдерживал бы рвотные позывы. Но моя природная брезгливость ни разу не встала у меня на пути, если было нужно сменить подгузник Стори. Меня даже не подташнивало. Ни разу.

До того как заболел Майк, я не имел и малейшего представления о том, как ухаживать за такими больными. Я даже представить бы не мог, что бывают обстоятельства, когда взрослый человек требует такого ухода. Но опять же, ты просто делаешь. И то, что я это делал, меня изменило.

Так что гончарное дело далось мне легко. Там не надо было перебарывать что-то в себе. И поскольку я не испытываю неловкости бездетного взрослого среди детей, я просто получал удовольствие от всей этой возни с глиной и гончарным кругом. Это было милое, приятное задание, в конце которого я был со всех сторон облеплен серой влажной глиной и смеющимися счастливыми детьми. Я понятия не имел, как управляться гончарным кругом с педальным приводом, а о том, чтобы слепить горшок, я вообще молчу. Так что я просто целый час играл, безрезультатно, но к огромному удовольствию – как моему собственному, так и моих ничего не заподозривших учеников.

Но здесь на еженедельные занятия по йоге пришли целой толпой не дети, а взрослые люди. Детям было все равно, и они не сомневались в моем профессионализме касательно глины, но каким образом я теперь должен убедить полный зал регулярно занимающихся йогой людей, что я имею какое-никакое представление о том, о чем вещаю?

«Это Ройд. Ройд ведет ретриты йоги у себя дома, в Уэльсе», – представляет меня здешний постоянный тренер Санди. Она гибкая, по пластике меня с ней и сравнить нельзя и, в отличие от меня, на ней прекрасно сидит лайкра. А вот какую историю я ей наплел, чтобы завоевать здесь авторитет: я – мастер йоги, практически джедай, и путешествую по Новой Зеландии, чтобы посмотреть, какие медитации практикуют здесь. Люди в комнате (человек тридцать, если не больше) клюнули на мое вранье и верят, что удостоились чести меня лицезреть. Это большая честь для них, что я согласился провести разминку перед тренировкой. (Сглатываю).

Я вживаюсь в роль. Это все игра. Я ведь в своей жизни занимался йогой (раза два). Именно это я сказал Дрю по дороге сюда. Мы шли пешком, и я курил, потому что я совсем не тот человек, который ведет здоровый образ жизни. Я не пластичный. У меня коленки стреляют, и я весь вспотел. Но мне не придется заниматься йогой (не сейчас, по крайней мере), только наблюдать.

«Привет», – я стараюсь говорить тихим голосом, немного ниже обычного и добавляю дребезжащие нотки. Почти все в классе – женщины, и они смотрят на меня с обожанием и жадным ожиданием. «Да, у меня ретрит-центр йоги в Северном Уэльсе. Не знаю, бывал ли там кто-нибудь из вас?»

К счастью, никто. Передо мной разлито безмятежное море самого преданного внимания. Женщины излучают покой и смотрят на меня сияющими широко раскрытыми глазами. Они жаждут перенять мастерство этого гуру из Уэльса. Это как отнять конфетку у ребенка.

«В основе лежит природа, единение с землей, со всем, что вас окружает».

Они кивают в такт и улыбаются мне в ответ. Я начинаю с того, что предлагаю им принять позу покоя. Они нагибаются вперед и вниз, одновременно, как группа синхронисток по плаванью, и садятся на лодыжки, наклонившись вперед. Головы едва касаются ковриков для йоги, а руки протянуты ко мне, как в каком-нибудь религиозном ритуале.

«Сосредоточимся на минутку на дыхании. Вдыхаем и хорошо, медленно выдыхаем», – я хожу между ними почти крадучись и слышу, как мой голос доносится до их запрокинутых спин. Я мягко даю им команду отпустить из тела все тревоги, чтобы они прошли по рукам и вышли сквозь пальцы, выплыли из окон и улетели прочь. Дрю снимает из угла комнаты, стараясь не шевелиться. Случайно я ловлю его взгляд и чувствую, что предательский озорной смешок готов вырваться из моей груди. Я быстро отвожу взгляд и с трудом подавляю желание рассмеяться над этой нелепой ситуацией.