Вдали от рая

Иногда она привычным жестом тянулась к тумбочке, точно пытаясь нашарить там сигареты, но свои она выбросила еще в ресторане – Волошин дважды напоминал ей об этом, и она почему-то сердилась на эти напоминания, и глаза ее загорались мрачным огнем, – а от волошинских сигарет она неизменно отказывалась, хотя у него в доме всегда был запас хороших сортов разной степени легкости, с ментолом и без… Что-то не так было с этими сигаретами, и что-то не так было с молодой зеленоглазой женщиной, так отчаянно целовавшей его в лифте и так горько плакавшей – он почему-то все-таки был уверен в этом – у него на кухне. Но он не мог, не смел, не вправе был сейчас разбираться в этом – он слишком хотел ее, слишком сходил по ней с ума, слишком стремился удержать ее рядом с собой как можно дольше.

И, разумеется, когда он проснулся утром в скомканной постели, Веры рядом с ним не было. Дом был пуст точно так же, как и в самый первый раз. И, как и в тот первый раз, на щеке Волошина бледнело странное пятно, оставленное то ли стеарином, то ли какой-то мазью, то ли просто его испуганным воображением. Он быстро подковырнул пятно ногтем, ополоснул лицо холодной водой – и замер в своей ванной, напряженно вглядываясь в собственное отражение в зеркале и не в силах ответить себе на самый простой вопрос: пятно – действительно было? И эта ночь, сумасшедшая и такая желанная, тоже была? И эта бесконечно дорогая ему светловолосая женщина по имени Вера, была ли она рядом с ним? Или ему все это только приснилось: телефонный звонок, ресторан, выброшенные сигареты, страстный поцелуй в лифте и все то, что последовало за ним?

Глава пятая, в которой исчезает мама девочки Веры

«Кого ты больше любишь: папу или маму?» – взрослые почему-то часто задают малышам этот бестолковый вопрос. Вера в своем дошкольном детстве отвечала обстоятельно и серьезно, что мама – это мама, а папа – это папа, и она любит их о-ди-на-ко-во! Но про себя знала, что это – неправда. Во всяком случае, не полная правда.

Мальчики нередко бывают «мамины», а девочки – «папины», и Верочка исключением не являлась. Мама у нее была обычная. Скучная. Бытовая. «Вымой руки», «ешь кашу», «убери игрушки», «пора спать», «нет, ты не будешь смотреть этот фильм, тебе еще рано»… Необходимая, как все мамы, но что ж особо приятного в необходимости? Мама составляла фон существования. Вроде обоев, которые покрывают стены комнаты с таких незапамятных времен, что уже и не замечаешь бумажного узора.

Зато папа… Папа был праздником. Видела его Вера намного меньше, чем маму, потому что он пропадал на работе целыми днями, где, по словам родителей, лечил больных и самостоятельно вел научные исследования. Если смысл первой фразы девочка еще как-то понимала, то вторую повторяла с серьезным видом, совершенно не представляя, что это такое, но интуитивно чувствуя – это нечто очень значительное! Настолько значительное, что таинственные научные исследования для папы даже важнее, чем она, дочь, и на это нельзя обижаться.

Но когда отец все-таки появлялся, жизнь моментально становилась яркой и очень, очень интересной. Другие девочки мечтают хоть недолго побыть сказочными принцессами, Верочка же регулярно выступала в этой роли. С первых лет ее жизни папа настаивал, чтобы для дочки покупали или шили на заказ платья, какие бывают только в кино: с пышными юбками до пола и корсетом, нежно утягивающим то, что выше талии. Современной моды – джинсов, шорт, коротких юбок – он не выносил и пренебрежительно называл ее вульгарной. Смысла этого слова маленькая Верочка не понимала, но чувствовала, что это что-то очень плохое. Вульгарно было сидеть, закинув ногу на ногу, есть, не пользуясь ножом и держа вилку в правой руке, и выходить на улицу, даже на балкон, непричесанной. А уж ковырять в носу – это просто верх вульгарности!

Но, как ни странно, папины замечания, в отличие от маминых, Верочку не раздражали. Ей даже нравилось, что отец учит ее вести себя так, как это делают настоящие принцессы или, как он говорил, светские дамы. Кроме хороших манер, девочка обучалась также, по его требованию, музыке, рисованию, языкам и рукоделию. Папа бывал очень доволен, когда она дарила ему на праздники свои рисунки или вышивки. Увидев дочку, склонившуюся над пяльцами или книгой, отец радовался, а застав у телевизора – морщился. «Чем портить глаза, ты бы, мой ангел, лучше музыкой занялась. Сыграла бы мне что-нибудь на фортепиано…» И Верочка играла. В дальнейшем отношения с музыкой у нее как-то не сложились, хотя и сейчас, бросив занятия шестнадцать лет назад, она способна была исполнить кое-что посложней бетховенской «Элизы» или банальных этюдов Черни. Зато любовь к рисованию, рукоделию и в особенности к языкам Вера сохранила на всю жизнь. Особенно ей нравились французский и латынь. В возрасте, когда большинство детей только учатся складывать слова из слогов на родном языке, Вера уже начала получать удовольствие от чтения поэзии в оригинале.