Вдали от рая

По ее словам получалось, что в серьезных случаях мало было заделать дырку – прежде нужно было влить через нее то, что уже вытекло наружу. Потому что сумма энергий всех живых существ (и здесь Волковской был вынужден переводить дикие крестьянские выкладки Арины на язык науки) остается постоянной. То, что у одного прибавится, то у другого убавится. Таков закон. Все поровну.

– С Ферапонтом-то я нечисто содеяла, – созналась Арина. – Лошадь да золотишко за жизнь человеческую – тьфу! Надо бы – жизнь за жизнь. Лучше – младенчика… Да разве баба Ферапонтова при всем честном народе согласилась бы? А так – смотри, что стало с ее мужиком…

Накануне этой ночи Волковской как раз видел Ферапонта. От дюжего, косая сажень в плечах, крестьянина осталась костлявая, иссохшая тень. Еле-еле, пошатываясь, выполнял он ту работу по хозяйству, которую принято считать бабьей. О том, чтобы, как прежде, ездить в извоз, и речи не могло идти. Жена его не растеряла ни румянца, ни полноты, однако вид у нее был растерянный, какой-то даже оглоушенный. Пожалуй, она сама уже начинала жалеть, что не дала мужу отойти с миром…

– Помяни мое слово: не сегодня завтра попросит она у меня для него сонной травы, – зашептала Арина, обнимая и лаская Дмитрия. – А мне-то что? Я дам. И недорого попрошу…

– Но ведь это – убийство!

– И что ж с того, касатик? Разве ж хорошо человека так мучить? Ни на том свете, ни на этом, ни Богу свечка, ни черту кочерга…

И добавила с холодной жестокостью:

– Ферапонтихе раньше надо было думать! А то – вишь, кормильца боялась потерять… Детушки малые заплачут… На вот, получи своего кормильца!

Эти жестокие слова напугали Волковского. Услышав их, он вдруг точно отрезвел и спросил себя: что он, молодой интеллигент, с петербургским университетским образованием, делает здесь, рядом с этой деревенской, неграмотной и, кажется, сумасшедшей бабой? В какой-то момент захотелось вырваться из ее объятий, одеться, выбежать из дома и больше никогда сюда не возвращаться. Но Арина, изощренная в женских хитростях, немедленно сгладила это впечатление, когда привлекла любовника к себе и принялась ласкать нежными опытными руками. И он остался в ее избе до рассвета.

Ночами шло его учение. Арина с охотой отвечала на его вопросы и уже сама, без всяких просьб с его стороны, рассказывала ему о своих тайных знаниях. Он слушал ее и запоминал все, что она говорила, изучал под ее руководством лекарственные травы, записывал певучие заговоры, постигал всевозможные способы ворожбы – как светлой, излечивающей недуги и приносящей лад в дома и души, так и темной, наносящей вред урожаю, скотине и, главное, людям.

Первое время он, конечно, сомневался во всем – противилось воспитанное на научном подходе сознание. Но однажды, когда он был уж слишком недоверчив, Арина недобро поглядела на него и коротко попросила, нет, приказала: «Руку дай!» Он протянул ей раскрытую ладонь, ожидая, что женщина сейчас будет гадать ему по руке, как это делают цыганки. И тут же вздрогнул, вскрикнув от боли, – Арина внезапно полоснула его руку невесть откуда взявшимся острым ножом. Потекла кровь.

– Ты что, сдурела? – заорал он и попытался вырвать ладонь у нее из рук, но та держала крепко и не пускала.

– Тихо, тихо! – прикрикнула она и тут же зашептала скороговоркой что-то о ясном соколе, вороном коне, острове Буяне и бел-горючем камне Алатырь.

И Волковской не поверил своим глазам. Буквально тут же кровотечение прекратилось, края пореза сами собой стянулись, боль утихла. Теперь рана выглядела так, будто нанесена была несколько дней назад. Дмитрий был просто ошеломлен. Он еще готов был бы смириться с произошедшим, если б Арина чем-нибудь обработала порез, какой-нибудь из своих травяных мазей – но она даже не прикасалась к ране!

А ведьма меж тем только усмехалась, наблюдая за ним.

– Ну что, Димитрий Володимирыч, теперь ты поверил мне? Али еще хочешь мою силу спытать?

Но от дальнейших экспериментов Волковской в тот раз отказался…