Читаем Вдоль по памяти. Шрамы на памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства (СИ) полностью

Вдоль по памяти. Шрамы на памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства (СИ)

Исполняя ежегодный ритуал, каждой весной после уроков мы срывались на Куболту. Над каменоломнями вновь обследовали лисьи норы. Низко наклоняясь над зияющими таинственной чернотой отверстиями, мы громко, подражая собакам, лаяли в надежде, что вспугнутая собачьим лаем лиса со страху покинет свое логово. Спускались на самый берег речки. Тонкие ветви раскидистых ив уже наливались зеленью. В долине Куболты весенний воздух казался прозрачнее. При вдыхании его казалось, что легкие наполняются тугой, живительной жидкостью, которую можно и пить.

Тайком от родителей убегали на Одаю. Зеленеющие ветви ив и вода у противоположного берега, казалось, были одного цвета. А в самом озере отражалось насыщенно голубое, почти синее небо. Мы подолгу смотрели на синюю гладь и отраженные в ней ослепительно белые облака. Если смотреть долго, возникало ощущение, что облака еле заметно плывут по самой водной поверхности. Когда по воде пробегала рябь, казалось, что по водной глади некто только-что рассыпал тысячи трепыхающихся и сверкающих серебром карасей.

Присев на корточки у самой воды, мы могли до бесконечности вглядываться в, ставшую за зиму почти прозрачной, чуть зеленоватую воду.Тут же в душе крепла ностальгия по недавно ушедшей зиме. По водной глади я мысленно повторял зимние маршруты по толстому льду, пытаясь вообразить, как выглядят с середины озера берега и деревья сейчас. Возникало запоздалое сожаление о том, что зимой так и не насытился визитами на, скованные льдом, ставы. Перемешиваясь с сожалением, одновременно накатывало желание скорейшего наступления знойного лета, по которому давно успел соскучиться.

Дни проносились незаметно. 22 апреля собирался сбор пионерской дружины, которая в этот день пополнялась, посвященными в пионеры, новыми членами. Сбору предшествовал субботник, на котором мы из года в год убирали школьный двор, тщательно подметали дорожки, разбивали клумбы, собирали металлолом.

А май вообще пестрил праздниками. Первого и второго мая колхозный духовой оркестр снова играл на бульваре. В воздухе носился едва уловимый будоражащий аромат набухших, а часто и распускающихся коричневых почек клена и тополей. Липкие почки тополей легко пачкали наши пальцы трудно смывающейся желто-оранжевой смолкой. Взрослые, как и осенью, степенно рассаживались на скамейках вокруг площадки, на которой танцевала молодежь.

Недалеко от входа на бульвар со стороны правления колхоза располагался мой отец. Ежегодно, по решению правления колхоза, на майские праздники он готовил несколько молочных фляг сливочного мороженного для бесплатного угощения детворы. Фляги привозили в кадушках, доверху заполненных мелко наколотым льдом. Сверху лед обильно посыпали солью. Растворяясь, соль охлаждала массу льда. Когда музыка стихала, из кадушек слышалось разнокалиберное потрескивание охлаждаюшегося под солью льда.

Вооружившись круглой ложкой, отец стоял у открытой фляги. Рядом стоял бессменный председатель ревизионной комиссии колхоза Брузницкий Олесько. В руках он держал химический карандаш и тонкую ученическую тетрадь.

А со стороны клуба уже выстраивалась длинная вереница детей. Рядом с малышами, медленно переступая, к заветным флягам продвигались и их мамы. По ходу очереди каждая из них несколько раз успевала инструктировать свое чадо:

- Мороженное не кусать и не жевать. Только потихоньку слизывать языком...

Ловко выкручивая ложку, отец вынимал из фляги круглые шарики мороженного. В хрустящий, как мы называли, хлебный стаканчик умещалось три шарика. Наполнив стаканчик, отец вручал его очередному страждущему. Дядя Олесько тщательно записывал фамилию и имя, за которыми часто следовала и кличка кого-либо из родителей. Так было верней.

Получали свои заветные три шарика холодного сладкого лакомства, пахнущего свежими сливками и ванилью, и мы с Валиком, сыном Олексы. Отдавливая губами мороженное, мы откусывали кусочек хрустящего на зубах вафельного стаканчика. Признаюсь, такого вкусного мороженного, какое готовил мой отец, я больше никогда и нигде не пробовал.

После бесплатной раздачи мороженного ребятне, начиналась продажа. Взрослые подходили споро, заказывали сразу несколько порций. По одной для себя, остальное - не насытившимся своим чадам. Олесько все также подробно записывал: фамилию, имя, отчество, при необходимости и кличку покупающего, а напротив, отдельным столбиком количество рублей, предназначенных для пополнения колхозной кассы.

После мороженного, получив от отца один рубль, я бежал к нижней калитке бульвара, возле которой стояла кадушка с желтыми мочёными яблоками. Рядом в кадушкой стояла Манька Ангельчук, дочь нашего соседа Назара Натальского. Получив за рубль мочёную антоновку, я экономно откусывал ароматные газированные кусочки, приятно поскрипывающие на зубах.

Затем следовало 5 мая - День печати, 7 мая - День радио, 9 мая - День Победы, 19 мая - День пионерии. Наконец, 23 числа был наш самый большой и долгожданный праздник мая - последний звонок!