Вдова

В третий кабинет была очередь. Даша разговорилась с бабами про болезни. Вернее, про чужие расспрашивала, а про свои дела молчала. Все бабы шли с определенными болезнями: у кого горло болело, у кого в боку кололо, одна ревматизмом маялась. Даша позавидовала настоящим больным. Люди лечиться пришли! А она-то как же скажет, зачем пришла? И что ж Василий надоумился к доктору ее послать... Сам бы попробовал! Даша чуть не сбежала, когда вплотную придвинулась ее очередь. Но одолела все-таки свою робость, вошла в кабинет.

Бело было в кабинете. Белая кушетка, белая ширма, белые шторки на окнах. Докторша в белом халате сидела за столом. Даша взглянула на нее и мысленно ахнула. Молодая-то, господи! Девчонка вовсе... Поди, и не замужем еще. Как же я ей про свою беду признаюсь?

А докторша приказала Даше сесть и засыпала вопросами.

— Как фамилия? Имя? Где работаете? Сколько лет? Замужем? Дети есть?

Вот и до главного дошла.

— Нету детей. Из-за того и пришла...

— Но я же терапевт, — сказала докторша.

Даша не поняла.

— Чего?

— Раздевайтесь, — сказала та вместо ответа.

— Как? Догола? — опешила Даша.

— До пояса. Кофточку снимите и лифчик...

Она через трубочку выслушивала тайны Дашиного тела, потом приказала лечь на кушетку.

— Юбку спустите.

Долго и больно мяла пальцами Дашин живот.

— Тяжести поднимали?

Даша усмехнулась:

— На стройке работаю — не в конторе.

— Желудок болит? Здесь болит?

— Бывает.

Даша освоилась с докторшей. Молодая, а гляди, какая дотошная.

— У вас опущение желудка, — сказала докторша. — На два пальца. От тяжелой работы, должно быть.

— Желудок-то уж ладно... А насчет детей как же?

— Это вам надо к другому врачу сходить.

И объяснила — к какому.

Даша после первого знакомства с медициной ободрилась. Выходит, не зря Василий советовал. Даже специальный доктор есть. Гляди, и поможет.

На этот раз попала она к мужчине, почти старику. Седой был доктор, в очках, глядел на Дашу строгими глазами. Даша сидела, красная от стыда, еле слышно отвечала на вопросы, в которых расспрашивал доктор о том, о чем и с бабами никогда не говорила. Убежать бы — и убежать не смела, чувствовала над собой властную добрую силу доктора. К тому же и надежда теплилась: а ну-ка, правда, дельные порошки пропишет.

— Тяжести поднимала? — осматривая ее, спросил доктор.

— Подымала! — в сердцах сказала Даша. — Что ж завод-то, сам построился?

— Женщине нельзя подымать тяжести, — объяснил старик и с силой надавил внизу живота.

— Больно! — вскрикнула Даша.

— Вот потому и больно... Можешь одеваться.

Даша, одеваясь тихо плакала. Доктор мыл руки. Проходя мимо Даши, он заметил ее слезы, снял очки, удивленно и ласково спросил:

— Ты что это, голубушка?

— Что ж мне теперь, всю жизнь без детей жить? — с тоской проговорила Даша.

— Зачем без детей? Лечить будем. Только уговор: выполнять все, что велю. Поняла?

— Да я... На все я... Васе-то больно уж хочется ребеночка! Да правда ли — можно вылечить?

— Правда, — серьезно сказал доктор.

Он достал из кармана халата белый проглаженный платок и осторожно вытер Даше глаза. Даша поймала его большую руку с синими жилками и поцеловала.

2

В детстве любила Даша запах печеного хлеба. Мать квашню с вечера ставила, а вставала утром раным-рано, зимой — в темень, растапливала русскую печь, принималась раскатывать караваи. С лопаты ловко высаживала их прямо на под печи, подметенный мокрым веничком. Мыла стол, скребла ножиком сосновые доски. Выбегала к колодцу за водой, впуская в дом клубы морозного пара. Даша, затаившись, лежала на полатях, глядя, как хлопочет мать — молодая, ладная, проворная. Глядела, а сама все ждала, когда запахнет хлебом.

И вот хлебный дух начинал понемногу пробиваться сквозь привычные, непримечательные запахи жилья — парного молока, овчин, вчерашних щей, легкого угара. Сначала только чуть ощутимой струйкой примешивался к другим запахам, но вскоре становился острым и сильным, все забивал, ничем уже не пахло, кроме свежего пшеничного хлеба с поджаристой корочкой, на которую внизу слегка налипала зола, а порой попадались и мелкие угольки.

Еще очень нравилось Даше, как пахнет сено. Привезут во двор целый воз, станет отец кидать его вилами на сеновал — такой дух стоит удивительный, будто со всей земли собрали самые лучшие травы.

Яблоки тоже хорошо пахнут. Особенно — когда их много. Осенью наполнишь корзину, несешь в дом, а она так и дышит на тебя сладким яблочным ароматом.

А здесь, на стройке, полюбила Даша запах краски. Иные девчата морщились, а Даше нравилось. После земли, которой перекидала многие кубометры, после кирпичей, которых тысячи подняла по стремянке, после железа, с которого счищала приставшую намертво ржавчину, мила и легка казалась Даше работа маляра. Последняя работа. Скоро — пуск. И не будет больше стройки. Будет завод.

Мягко погружается кисть в ведерочко со светло-зеленой краской. Густым слоем ложится на стену зеленый мазок. Вправо-влево, вверх-вниз, ровно и гладко стелется зелень, ровно и гладко, как весенняя трава на лугу.

Вот и построили завод...