Вдова

— Видишь — завидую вот. Горе к тебе оттого пришло, что счастье знала. А у меня — ни счастья, ни горя. Пустота у меня в сердце, Даша. Нежность моя нерастраченная даром вянет, как забытая картошка в подвале. Ты вон и без мужа осталась — не растерялась. Взяла да девочку родила.. Ни молвы не забоялась, ни хлопот. Нянчишь ее, холишь, любишь. А я — одна. Уж как я ребеночка хотела! Сколько мне еще годов судьбой отпущено — половину бы, кажется, отдала, чтоб была у меня такая косолапая, как твоя Галка.

— Да дело-то нехитрое, — снисходительно улыбнулась Дарья. — Замуж выйти сейчас непросто, а на даровую любовь сколько хошь охотников найдется.

— Тебе — нехитрое, — встав из-за стола, проговорила Люба. — Ты замужем была, тебе просто. А мне больно девичесть мою первому встречному под ноги кинуть.

Она остановилась у двери Анютиной комнаты, поманила Дарью:

— Ты погляди.

Анюта стояла, склонившись над чертежной доской, настольная лампа из-под матового абажура освещала щеку девушки, маленькое ухо, выглядывающее из-под пушистых волос. Галя в своем нарядном костюмчике умостилась на стул коленками. На столе рядом с чертежной доской лежал листок, вырванный из тетради, треугольник и карандаш были в руках у Гали, и она с той же сосредоточенностью, что и сестра, шуршала карандашом по бумаге.

Дарья долго стояла, глядя на дочерей. «А может, — подумала, — я и впрямь счастливая?»

Чем старше становилась Дарья, тем меньше она думала и заботилась о себе, связывая все, чем богата жизнь, не с собою лично, а с детьми. Их боль была для нее больнее своей боли, их радость острее своей радости. Дарьина душа словно постепенно растворялась в детях, вознаграждая ее за щедрость ни с чем не сравнимым счастьем вновь пробудившейся любви к ним.

Изнутри, когда снята крышка, аппарат напоминает огромную бочку, положенную набок, с двумя блестящими полосками рельсов и белыми, густо запудренными стенками. Меловая пыль, которой посыпают листы, прежде чем разложить на них пасту, забелила не только стенки аппарата, она напрочно въелась в пол, в стены, в балки перекрытия, от нее кругом в цехе больничная белизна и в самом воздухе ощущается привкус мела.

Дарья привыкла к своему белому цеху, к его ночной пустынности, к натужному гудению газодувок и запаху дивинила. Только многоглазые приборные щиты, завершающие сложную цепь автоматики, были здесь новоселами.

Дарья быстро освоилась с приборами — помог долгий заводской опыт, и не только освоилась, но полюбила эти круглые и квадратные коробки со стрелками, цифрами, самописцами, доверительно, как бы по секрету, рассказывающие ей и другим, посвященным о тайнах химического процесса, что творится в мощных аппаратах. А посторонний человек только и увидит, что зеленые и красные глазки да зубчатые линии на диаграммах. Пришла как-то корреспондентка к Первомайскому празднику заметку писать — стояла перед приборным щитом, как перед дивом, пыталась расспрашивать: «А это что? А это к чему?» Потом рассмеялась: «Ничего я не поняла...»

Где ж сразу поймешь... Химия — наука мудреная. Годы требуются, чтобы по-настоящему в тонкости ее вникнуть. В ту пору, когда на строительстве лупила кувалдой по клиньям, отбивая в котловане комья промерзлой земли, думать не думала Дарья, что запросто научится разбираться в хитрых формулах и реакциях. Автоматика в управлении процессом не только производство, но и работниц подняла на новую ступень. Приборы словно бы прибавили Дарье ума и уверенности в работе. Не вслепую, не по догадкам — по точным цифрам определяла каждый шаг.

Легче, пожалуй, не стало. Если с послевоенными годами сравнивать — одна за пятерых теперь управляется Дарья. Тогда, после восстановления завода, в цехе было людно, сделав несколько шагов к соседке, удавалось поговорить, и женские голоса весело вплетались в неумолчный шум газодувок. А пять аппаратов, хоть и при автоматике, внимания требуют большого, да и не с кем вольным словом перекинуться — вон на какой пролет одна хозяйка.

По своему цеху видела Дарья, как далеко от прежнего своего облика ушел завод. А через несколько лет и вовсе не узнаешь гиганта первой пятилетки. Построют новые цеха, и все там будет иное. Каучук — лучшей марки, техпроцесс — совершенней нынешнего, автоматика — мудреней, чем здесь, и люди, которые станут там работать, тоже будут другие, молодые да образованные. Вот и Нюра моя... Поди-ка, и ей там работать доведется.

Дарья сидела за столиком перед приборным щитом, и четкие линии диаграмм и живые подрагивающие стрелки, сообщая о правильном течении процесса в аппаратах, разрешили ей передышку. Но были в цехе и ручные операции, загрузка аппаратов и выгрузка готового каучука, и требовали они от аппаратчицы внимания, а иной раз и нервов.