Вдова

Однажды, заранее настроившись его переубедить, я все же сказала:

– Это будет означать новый суд. Опять примутся все это выкапывать, вытаскивать наружу, зачитывать при всех. И я не уверена…

Тут Глен встает и крепко меня обнимает.

– Я понимаю, для тебя это очень тяжело, дорогая, но это будет моя реабилитация перед обществом. Это гарантированно даст людям понять, через что мне довелось пройти. Через что мы с тобой прошли.

Это мне кажется разумным, и я даже пытаюсь ему помогать строить доказательства, припоминая даты и неприятные столкновения с людьми в общественных местах.

– А помнишь того парня в кинотеатре? Он кричал, что не желает находится в одном помещении с педофилом, и указывал на тебя пальцем.

Еще бы Глен этого не помнил! Нас пришлось выводить из кинозала в сопровождении охранника – как объяснил тамошний менеджер, ради нашей же безопасности. Парень не на шутку разошелся, выкрикивая: «Эй, ты что там сделал с Беллой?!» – а его спутница безуспешно пыталась усадить его на место.

Мне хотелось им что-нибудь возразить – типа что мой муж совершенно ни при чем, – но Глен крепко ухватил меня за руку, шепнув:

– Не надо, Джин, будет только хуже. Он же просто псих.

Ему совсем не нравится об этом вспоминать, но тем не менее он подробно расписывает в своем заявлении тот инцидент, бросая вскользь:

– Спасибо, милая.

Полиция до последнего отбрыкивается от компенсации по его иску. Том говорит, это потому, что платить-то им придется из налогов.

И вот в один из дней я облачаюсь как некогда на судебное заседание, Глен уже ждет меня в своем парадно-выходном костюме и ботинках, и тут ему звонит Том Пэйн.

– Все позади, Джинни! – кричит мне муж с лестницы. – Они расплатились! Четверть миллиона!

Все газеты вместе с Доун Эллиот назвали эту компенсацию «грязными деньгами, сделанными на страданиях малышки». Журналисты вновь принялись нас преследовать и писать о Глене разные ужасные вещи. Так и подмывает ему сказать: «А ведь я тебе говорила!» Только что хорошего это даст?

Глен снова становится тише воды ниже травы, а я складываю на работе свои вещички, пока меня оттуда не попросили.

Мы возвращаемся туда, откуда начали.

Глава 29

Понедельник, 21 июля 2008 года

Следователь

После того как развалился судебный процесс, Боба Спаркса снедала досада совсем иного рода. Его охватили горечь и уныние, к которым добавилась еще и злость. И злился он главным образом на самого себя. Он сам позволил себя втянуть в эту заведомо гибельную стратегию. О чем он только думал?!

Проходя однажды по «начальскому» этажу мимо открытой двери, Боб своими ушами слышал, как один из старших офицеров назвал его «охотником за славой». Спаркса тогда аж передернуло. Ему-то казалось, он думает только о Белле, но, может, все и впрямь вертелось лишь вокруг него?

– Уж чем-чем, а славой я точно не покрылся, – сказал он сам себе.

Спустя пять месяцев после завершения суда был представлен официальный рапорт. Сухим дистиллированным языком, обычным для подобных документов, там упоминалось, кроме всего прочего, и о том, что решение использовать офицера под прикрытием, чтобы заполучить свидетельство против подозреваемого «было принято на основе экспертных оценок и в полной мере согласовано со старшими офицерами, однако означенная стратегия оказалась в конечном итоге ошибочной по причине ненадлежащего контроля над малоопытным сотрудником».

«В общем, облажались по уши», – читался подтекст, как сказал Спаркс по телефону Эйлин, позвонив ей после весьма немногословного совещания у главного констебля.

На следующий день Боб, со всем своим начальством, был обличен и пристыжен в прессе как «один из полицейских шишек, разваливших дело Беллы». Тут же помещались призывы разных политиков и прочих игроков общественной арены к тому, чтобы немедленно «полетели головы виновных». Когда посыпались все эти заштампованные фразы, инспектор повесил нос и мысленно стал готовить себя к посткоповскому периоду своей жизни.

Эйлин его мысль о том, чтобы оставить службу, похоже, даже пришлась по душе. Она тут же предложила ему устроиться в охрану какой-нибудь компании. «То есть найти себе чистенькую работенку», – тут же подумал Боб.

У него были замечательные дети, которые звонили ему постоянно, чтобы подбодрить, рассказывали разные повседневные новости и заставляли его лишний раз улыбнуться. Но все равно к концу каждого дня он был уже совсем выжатый.

Боб попытался опять начать бегать, припомнив, какое облегчение давало это занятие еще в его бытность молодым отцом – когда хотя бы на час сознание заполнялось лишь ритмом его бегущих ног. Однако теперь он возвращался домой весь посеревший и потный, с мучительно ноющими коленями пятидесятилетнего мужчины. Эйлин вскоре сказала, чтобы он с этим делом завязывал, иначе вообще сляжет, а ему, мол, сейчас вот только этого и не хватает.