Вдова его величества

– Это уже хорошо, – она осторожно промокнула губы платком. – Попробуйте зайчатину. Мои средненькие сети ставили. Паучий яд в должной концентрации не только размягчает мясо, но и придает ему удивительный вкус.

Кайден попробовал. И согласился. Мясо просто-таки таяло во рту.

– С чего все началось? – спросил он.

– С… моей матушки, которая не пережила роды? Или моей бабки, на воспитании у которой я оказалась? А отец просто-напросто забыл о существовании дочери. Странно, что он вовсе от меня не отрекся. Должно быть, скандала побоялся.

Она подняла руку, позволяя оценить удивительный узор костяных пластин, тонких, полупрозрачных, зазубренных. На краях их блестели капельки то ли яда, то ли молодой паутины. И, коснувшись пальцем пальца, леди Тирби потянула шелковую нить.

– Он забрал матушкино приданое. И не только его. Мы с бабушкой жили в старом доме. Помню, было холодно… всегда холодно, но особенно по ночам. И я мерзла. Зимой мы спали в одной постели, куда заползали три бабушкины кошки, и это хоть как-то помогало согреться. Когда мне исполнилось шесть, я выпила первую из них. Я не поняла, что произошло, а бабушка расплакалась.

Паукам сложно сочувствовать.

Нить стремительно застывала на воздухе, приобретая характерный серебряный цвет. Прочнее стали, тоньше волоса… говорят, на ней жеребца на вершину башни поднять можно.

Кайден проверять не рискнул бы.

– Она боялась, пряталась. Она помнила времена, когда иных, отличных от них созданий люди жгли на кострах. Мою прабабку забросали камнями, как и старших ее дочерей, а вот бабка уцелела, но хорошо запомнила урок. Она всю жизнь пряталась. И матушку мою тому же учила.

Нить леди Тирби зацепила за тонкую косточку, которая пошла плясать, вытягивая паутину.

– Матушка любила мужа. И призналась ему. После родов. Потом, позже, я узнала, что разродилась она вполне себе легко и благополучно, но ночью уснула и не проснулась.

– Вы его убили?

– Отца? Да, – это признание сопровождалось улыбкой. – Думала и сестер, но решила, что они все-таки невиновны… да и к чему мне лишнее внимание? Бабушка и меня учила прятаться. Быть осторожной. Держаться в стороне от людей. Мы жили вдвоем. В лесу. Ставили сети. Я до сих пор ненавижу зайчатину… – косточка остановилась на мгновенье, отвлекая паучиху от рассказа. – Когда мне исполнилось шестнадцать и стало ясно, что умирать я не собираюсь, дом сожгли… к огромному моему удивлению, оказалось, что человека убить не намного сложнее, чем зайца.

– Ваша бабушка…

– Она слишком боялась, чтобы защищаться. А я не успела ей помочь, – она слегка нахмурилась и перекрестила пальцы. – Знаете, нить можно создать всякую, легкую и тонкую, из которой потом можно сделать удивительной красоты ткань. Она согреет зимой, а летом не позволит изнывать от жары. Или плотную, способную выдержать удар меча. Или еще такую, которая остановит сердце. Или заставит тело покрыться язвами.

Вот поэтому их и не любили, многоглазых дочерей Виттхе, что слишком уж непредсказуемы творения костистых рук их. И слишком злопамятны они сами.

– Тогда я поняла, что люди вовсе не так страшны, как меня в том убеждали. И решила, что не хочу жить в лесу. Не скажу, что пришлось легко. Мой отец, сами понимаете, не слишком обрадовался появлению блудной дочери. Впрочем, здоровье его было слишком слабым, чтобы он смог что-то предпринять. А жена его и вовсе оказалась чудесной женщиной. Я до сих пор отправляю ей подарки.

Паутина становилась темнее и плотнее. А леди Тирби продолжала выпускать нить.

– Она во многом помогла бедной сиротке. Она сама учила меня читать и писать, выбирать наряды, красить волосы, чтобы ни у кого и мысли не возникало. Она подарила мне… – леди Тирби коснулась тонкой золотой цепочки, – надежду… и никогда не задавала лишних вопросов. Возможно, она вовсе не так и глупа, как мне представлялось? Но да… ее усилиями я познакомилась с лордом Тирби. Я и вправду была ему симпатична, потому и убедить, что лучшей партии ему не найти, оказалось несложно.

Леди Тирби положила косточку на стол. Разгладила юбки. И подняла руки, позволяя рукавам соскользнуть до локтей. Кожа на предплечьях медленно разошлась, выпуская острые кривоватые шипы, к которым и закрепился конец нити. А веретено замелькало, спеша создать основу узора.

– Мы неплохо жили. Он милый. Для человека.

– Но голову вы ему морочили?

– Ему хотелось наследника, а сами понимаете…

– Появилась бы девочка.

– Именно.

Кайден, сколь ни силился, не мог понять, как она это делает. Ее руки застыли, но веретено-то двигалось, оно летало, скользило меж натянутыми нитями, прокладывая строчку за строчкой, на глазах создавая ткань.

– И девочка весьма странная. Мы при рождении не слишком хороши, – она чуть склонила голову. – Это сущность. Моя в достаточной степени развита, чтобы иметь вес и в мире яви.

Она прикрыла глаза.

И отступила, позволяя Кайдену разглядеть то, на что, по-хорошему, смотреть не стоило бы.