Вдова его величества

Осматривался, подмечая натянутые нити чужих заклятий. Всю комнату заплела, кружевница… и ведь хитрая тварь… но секретаря стоило убрать раньше. На день или два… ей было бы несложно. Почему промедлила?

– Признаться, она меня этими просьбами утомила. Я и сказал, мол, найдешь подходящий особняк, я и куплю…

– Нашла?

– Где там, – наместник хохотнул. – Тут же все более-менее приличные дома при хозяевах. Кроме того, который старой Норрингем принадлежал. Я подумывал его купить, но старуха постаралась составить такое завещание, что не обойти. Так я Эмилии и сказал, что хозяин нужен, что пока наследница в права не вступит, то и делать нечего.

– Расстроилась?

– Несказанно. Она очень к девочкам этим привязалась, да… а что мы здесь делаем?

– Вашу жену ждем.

– Зачем?

– Жертвовать на приют.

– А… да, конечно, глупость неимоверная, но женщина должна чем-то заниматься. Ей скучно… пусть себе… я вот что подумал. Вам стоит с ней познакомиться поближе, – и на губах наместника появилась совершенно безумная улыбка. – Вы понравитесь друг другу.

В этом Кайден очень сомневался.

Катарина взяла в руки камень.

Пальцы гладили нефрит, уговаривая его поддаться, но сегодня, верно, день оказался не тем, и камень не слушался.

– Пожалуйста, – тихо попросила она, поднеся уродливый еще пока инструмент, вовсе на инструмент даже не похожий, к губам. – Мне очень надо.

Сила была, там, внутри, скованная чужими чарами, связанная, годная лишь для одного – передать ее детям. Где-то за стеной нервно расхаживала Джио, которой тоже было беспокойно. И тот факт, что Гевин остался в доме, ничуть не унимал ее беспокойства.

Она то и дело останавливалась. Вздыхала. И мешала сосредоточиться. Или не она, но сам дом, который вдруг очнулся и заскрипел на разные голоса, жалуясь сразу и на всех.

На мага, который не унимался. Он спустился ниже, к самому основанию, силясь его выправить. И сила его уходила в дом, мешая вернуться к блаженному сну.

На прислугу, которой стало больше, чем хотелось бы. И вместе с тем – на пыль и грязь, на запустение, на то, что никому-то нет до него дела.

– Девонька?

– Я здесь, – Катарина привычно устроилась на подоконнике. Она не стала брать ни альбом, ни инструмент, подозревая, что руки ее за пять лет успели отвыкнуть, но вот камень прижала к груди. – Все хорошо.

– Ясно, – Джио заглянула в комнату, но входить не стала.

– Он тебе нравится? – неправильный вопрос, но если разговор прервется, то Катарина останется одна со своей беспомощностью, от которой она устала не меньше, чем дом от пустоты.

– Кто?

– Ты знаешь.

– Змееныш… С ним будет непросто.

– Ты говорила…

– Ты человек, – Джио пожала плечами, будто этот факт что-то да объяснял. – Тебя он станет беречь.

– Почему?

– Змей же. Они знают, что не способны на чувства, на те, которые выражают дружбу и любовь, привязанность. И потому держатся правил. Станешь женой – будет беречь. В какой-то мере.

– Но если будет выгодно, откажется?

– Не сразу, но…

– Зачем мне такой ненадежный муж? – Катарина прижала камень к груди, она ощущала его холод сквозь ткань платья и нижнюю рубашку.

– Другие не лучше.

– Даже Кайден?

– А он тебе предлагал замужество?

– Нет, – вынуждена была признать Катарина.

– Если предложит, подумай. В нем кровь горит. Он не способен усидеть на одном месте. И это вечное движение может утомлять… но да, он тебя не бросит. Даже когда сама захочешь уйти, все одно не бросит. Он начнет войну, пожелай кто-то причинить тебе вред. Или если он решит, что тебе желают навредить. Он не остановится перед убийством, напротив, для него человеческая жизнь означает не больше, чем для змея. Но в отличие от змея дети Дану не признают правил.

– А любить он способен?

Не то чтобы Катарина рассчитывала. Любовь – это, кажется, не так и хорошо. Да и слишком взрослая она, чтобы рассчитывать на ту, которая сказочная, с первого взгляда и до последнего вздоха, с сердцем поющим и пониманием, что иначе и невозможно.

– Способен, – Джио подошла и встала рядом. А Катарина сжалась, почему-то ей категорически не хотелось показывать неготовую еще флейту. – Только эта любовь порой страшнее ненависти. Поэтому… думай, девонька. Впервые ты можешь выбрать сама. Не ошибись.

Катарина кивнула. Прикусила губу. И повторила вопрос, на который так и не получила ответа:

– Он тебе нравится?

Почему-то прозвучало утверждением. А Джио отступила, смутилась, чего с ней не случалось прежде, даже в тот раз, когда Катарина застала ее в своей кровати с парой любовников. Тогда Джио сказала, что зимой слишком холодно, чтобы рассчитывать, что слабое пламя камина и вправду согреет.

Катарина ей даже завидовала. Она, Катарина, была слишком благоразумна, чтобы сотворить что-то этакое.

– Пойду проверю кое-что… а то ведь… – она погладила стену. – А ты, лапонька, думай.

Катарина кивнула. Думать она не хотела, а вот нефрит, кажется, согревался, и столь стремительно, что это было почти больно. Катарина вытащила флейту и сосредоточилась.

Еще немного, и камень поплывет.

Надо сосредоточиться.