Вдова его величества

Этот голос отдается в стенах, этот голос требует смириться. Подчиниться. Опуститься на колени и просить милости, ибо тогда будет дана она. Ведь та, чье имя забыто, не станет брать чужие души. Ей нужно лишь обещанное.

– Нет, – Кайден крутанул клинки, заставляя воздух петь, и где-то рядом загудело пламя, и стало жарко, так жарко, что древние стены раскалились, как камни в горне Гоибниу.

Запахло дымом. Но голос стих.

– И это все, на что ты способна? – смех богини пытается прорваться сквозь голос металла, и дети ее наступают. Снова.

И мир трещит. Но Кайден не позволит ему разорваться вновь. Слишком мало осталось его, слишком хрупок он сделался, слишком… а потому… Призрак взрезает туман, и Тьма спешит поделиться ядом, заставляя отступить тех, кто прячется в молочной пелене.

Это хорошая битва.

Катарина любила легенды. Раньше.

Треск огня в камине. Поленья и угли, которые старуха ворошила ржавой кочергой. Запах пирогов. Кружка молока. Скрипящий голос, что говорил о славном прошлом, в котором все женщины были прекрасны, а мужчины – храбры. О подвигах и победах.

Предательстве. Предателях, имен которых память не сохранила. И тогда ей, глупому ребенку, у которого хватило силы духа сбежать из комнат и спуститься по темной лестнице на кухню для слуг, казалось, что ничего-то нет в мире интересней, как стать частью такой вот легенды.

И несомненно, Катарина представляла себя великой. Славной. Победительницей.

А теперь вот оказалось, что она только и способна, что сидеть и смотреть. На то, как рассыпаются одно за другим окна. И стрелы летят, но как-то очень медленно, и потому у Кайдена получается их отбить. Как мир плывет, и из стен дома один за другим выходят люди.

Не люди. Для людей они слишком высоки и столь прекрасны, что находиться рядом с ними просто-напросто больно, ведь земная женщина не способна сравниться с одной из этих… воительниц?

Именно.

Белые косы. Темный металл украшений. Шкуры зверей, названия которых забыты. И золоченые рога, что поднимаются над головой мужчины, который похож и не похож на Кайдена. Смотреть на него страшно, но, заметив взгляд Катарины, мужчина склонил голову.

И улыбнулся. Вскинул огромный молот, который человеку было бы не удержать, но тот, кто стоял перед Катариной не был человеком.

– Страш-ш-шно? – руки Катарины коснулись холодные пальцы. – Все умрут. Все-все умрут.

Сейчас в лице экономки не осталось ничего человеческого. Нос ее удлинился, губы вытянулись, и верхняя как-то стала коротка. Она не прикрывала узких длинных передних зубов.

– Из-за тебя…

– Нет, – Катарина попыталась было вырвать руку, но крысючиха оказалась на редкость сильной.

– Боиш-шь-ся?

– Нет.

– Лож-ж-жь, – крысючиха подобралась поближе. Теперь было видно, что тонкие ее руки покрывала шерсть, а скрюченные пальцы оканчивались острыми коготками. – Люди часто врут.

– А вы нет?

– Да. Но смотри, обещанное дитя… смотри…

И Катарина смотрела.

Она понимала, что происходящее невозможно, что не может дом просто взять и истаять, будто сделанный из тумана, будто сам ставший туманом.

– Так не бывает…

– Бывает, – крысючиха держала крепко, но вреда причинять не собиралась, что успокоило Катарину. – Здес-с-сь бывает.

– Здесь – это где?

– В памяти мира. То, что есть сейчас, ничто… он знает суть. Он возвращает. Теперь. С-смотри.

Катарина смотрит. Дом?

Нет. Древняя крепость за спиной. И стены ее толсты, а камни, из которых крепость сложена, огромны. Крепость разрушена, опалена пламенем, но стена не обвалилась. Она высока, эта стена. И пока еще удерживает туман.

Молочный. Белый. Густой, как каша, которую варила старуха, тщательно вымешивая варево деревянною ложкой. Она и пела, и голос ее, казалось, доносился издалека.

– Слышишь? – шепчет женщина, прижимаясь к Катарине. – Зовет… тебя зовет…

Здесь нет неба. Здесь нет солнца.

Здесь земля пахнет болотом, и холодно, до чего же холодно. Катарина и не представляла себе, что где-то может быть настолько холодно.

А песня становится ближе. И надо идти, спешить, или Катарина опоздает.

Нет. Она стиснула зубы.

Поднялась. И крысючиха встала вместе с ней, так и не выпустив руку Катарины.

– Но ты смотри, хорошенько смотри, – шептала она на ухо, заглушая чужую песню. – Как они умирают…

Она взмахнула рукой, разгоняя туман. И Катарина увидела все и сразу, будто обрела все-таки крылья и воспарила к небесам. Горстку воинов на вершине древнего холма, который и держал забытую крепость. Разлившуюся реку, что принесла к холму не только воды свои, но и корабли… множество уродливых кораблей.

– Что это?

– Фоморы, – крысючиха сплюнула и спешно вытерла рот ладонью. – Твари, которых не должно быть в мире.

Люди. Они выбирались из лодок, что напоминали Катарине дохлых раздутых рыбин. Они шли. Неспешно, будто зная, что тех, кто на холме, слишком мало.

Свистят стрелы. И одна за другой летят, раскалывая дрожащий воздух, чтобы столкнуться с другими, и вспыхивает пламя, скулит израненный ветер.

Больно. Миру.