Вдова Клико. Первая леди шампанского

Внутри я слышу запахи камня из карьера, свежеструганных досок, оливкового масла, лаванды, пчелиного воска. Травертиновый пол блестит, словно дорога на небеса. Потолочные балки выскоблены песком и промаслены. На стенах огромные гобелены с изображением сбора винограда: женщины несут на голове корзины со спелыми гроздьями, мужчины давят виноград, пес лакает сок из желоба. На полукруглых окнах лиловые бархатные драпировки. Мягкие кресла окружают круглый стол, высеченный из ствола старого дуба. В большом очаге горят двухметровые поленья.

Папá вздыхает с довольным видом.

– Я наконец закончил эту комнату, и роялисты могут собираться здесь. А ты можешь пользоваться нашими пещерами и перенести туда твое вино.

– Ох, папá, вы мой спаситель. «Кюве Комета» уже закипает в амбаре.

Он поворачивается ко мне спиной и горбится.

– Что случилось? – Я трогаю его за плечо.

– Ничего, – отмахивается он. – А перенести бутылки в пещеру лучше ночью, когда прохладнее. – Он выходит, опустив голову, я не узнаю его.

Собираю в помощь Жакобу мою вдовью команду и строго-настрого говорю каждой, чтобы они с крайней осторожностью обращались с шампанским и не встряхивали бутылки. Когда папá не появляется всю ночь, я опасаюсь, не случилось ли что. Мой храбрый, изворотливый отец, кажется, пал духом, а страх – наш злейший враг.

* * *

Изготовление армейских мундиров – процесс долгий и сложный. Папá привозит окрашенную овечью шерсть прядильщицам; около двадцати женщин сидят за колесами прялок в длинном корпусе фабрики, насвистывают и поют, скручивая из шерсти пряжу. Пряжа поступает на ткацкий станок, где ткачихи ткут из нее шерстяной материал. Затем закройщики вырезают из материала острыми ножницами детали кроя. Швеи сшивают детали вместе, нажимая ногами на педали швейной машинки и направляя руками шерстяной материал под иглу. Готовую униформу складывают и упаковывают.

У папá слишком горят щеки, глаза пустые, налились кровью. Сутуля плечи и держась за поясницу, он что-то объясняет закройщицам, потом идет в другой конец фабрики ремонтировать сломавшийся ткацкий станок, затем тащит раскроенный материал швеям. Он трудится в три смены.

Я машу рукой немолодым женщинам, которых знаю с детства, но там работают еще и сотни незнакомых молодых девушек.

– Как дела, папá? – спрашиваю я, словно не вижу, как он устал.

– Заказано еще больше мундиров, – говорит он вполголоса. – Сто тысяч мундиров, которые надо немедленно отправить в Польшу.

– Но вы ведь только что отправил большую партию, не так ли?

– Боюсь, что так, – устало отвечает он. – Наполеон хоронит солдат в мундирах. – Тяжело дыша, с красным лицом он идет за новым грузом.

Гражданка Барнар, прядильщица, которую я знаю много лет, улыбается мне золотым зубом, который носит как украшение.

– Вы пышете здоровьем, мадам Клико. Видно, вам идут на пользу ваши дела.

Я лишь качаю головой.

– На шампанское ни у кого нет денег, а соседние страны нас ненавидят.

– Это верно. – Она наматывает шерсть на веретено. – Надеюсь, наш благословенный император будет и дальше одерживать победы, иначе мы будем плясать гопак и есть венский шницель. – Прядильщицы смеются.

Благословенный император? Как они могут прославлять Маленького Дьявола?

Папá роняет тяжелую корзину шерсти возле ближайшей прядильщицы, Аделины, смышленой шестнадцатилетней девушки. Наклоняется, упираясь руками в колени. Он слишком стар для такой работы.

Осторожно, чтобы не устраивать спектакль перед его работницами, я веду его в контору. Он весь дрожит и тяжело дышит. На его столе лежат счета, письма и газеты.

– Почему ваш бухгалтер не может навести на столе порядок?

– Я говорил тебе. Все мужчины моложе сорока призваны в Великую армию для войны с Россией.

Выбрасываю газеты и начинаю отделять счета от писем.

– Вы отвечали на эту корреспонденцию?

– У меня слишком дрожат руки, а цифры плавают по странице. – Он откидывается на спинку кресла.

– Почему вы не сказали, что вам нужна помощь?

– Все это не имеет значения, Барб-Николь. – Он проводит ладонью по столу. Бумаги летят, гроссбухи падают на пол, возле чернильницы растекается лужа черных чернил. Папины пальцы хватаются за редеющие волосы. – Наполеон хочет выиграть русскую кампанию и заставляет нас шить все больше и больше мундиров.

– Папá, перестаньте так говорить. – Я крепко держу его дрожащие руки. – Вы пережили революцию, Большой террор и Наполеоновские войны, заботясь о жителях Реймса. Мы переживем и эту войну. Не сомневайтесь. Но вам нужна помощь на фабрике, иначе вы умрете от сердечного приступа.

Я гляжу в окно на работниц, и мой взгляд останавливается на Аделине.

– Аделина может вести вашу бухгалтерию, а мадам Барнар управлять производством. Мы выдвинем лучших прядильщиц, закройщиц и красильщиц, чтобы они управляли своими группами.

Папá морщится.

– Тебе не кажется, что это слишком кардинальное решение?

– Что тут кардинального? Поставить женщину управлять? – Я насмешливо фыркаю. – Ну, а как я сама?

– Ты не такая, как другие, mon chou. Ты всегда отличалась от всех. – Он взъерошил свои волосы.