Вдова-шпионка. Как работа в ЦРУ привела меня из джунглей Лаоса в московскую тюрьму

На следующее утро Сьюзи с радостью отправилась со мной в Тайсонс-Корнер, где только что открылся универмаг “Блумингдейл”. Продавщица обрадовалась, услышав, что мне нужно приобрести полный комплект одежды, но весьма удивилась, когда я спросила, можно ли мне прямо в примерочной переодеться в новые вещи, чтобы в них и уйти из магазина. С помощью Сьюзи я выбрала бюстгальтер и трусики, чулки и комбинацию, туфли и сумочку в дополнение к бирюзовому платью с запахом от Дианы фон Фюрстенберг, которое как раз было в моде. Сьюзи рассмеялась, когда я с помпой вышла из кабинки, наконец избавившись от московского ансамбля из розовых брюк и майки, дополненных сандалиями на пробковой платформе. Она заверила меня, что после преображения я выглядела профессионально, но женственно, а также что мой ансамбль прекрасно подходил для встречи с директором центральной разведки и руководством секции советских восточноевропейских стран, которое с нетерпением ожидало моего возвращения в штаб-квартиру, чтобы услышать всю историю из первых уст. Сьюзи довезла меня до штаб-квартиры, высадила у входа и обняла, пожелав удачи.

Я ожидала, что день будет сложным, ведь мне придется снова и снова повторять свою историю перед начальником секции советских восточноевропейских стран Джорджем Каларисом, который вполне мог решить, что я сама виновата в случившемся. Однако он оказался рассудителен и прагматичен и захотел узнать все в деталях. Между встречами с руководителями я сидела в большом кабинете в передней части секции, находившейся на пятом этаже. Я предположила, что меня решили изолировать от коллег, до которых только начали доходить слухи о моем возвращении. Никому в ЦРУ не хотелось, чтобы новости о моем аресте просочились в прессу.

Ближе к обеду ко мне пришел человек, который помог мне успокоиться и справиться с необходимостью снова и снова рассказывать о своем аресте, опасаясь, что все во мне сомневаются. Этим человеком был Дик, глава европейской секции. Невероятно участливый, он ласково взглянул на меня и сказал, что бывал в такой же ситуации, хотя сам провел в Москве всего несколько недель. Он признался, что ему принадлежит рекорд: его арестовали и объявили персоной нон грата за самое короткое время. Мы посмеялись над этим, но также вспомнили отважных агентов, которые отдали свою жизнь за правое дело. Дик придал мне уверенности в сложной ситуации. Он не понаслышке знал, как нелегко мне придется. Переживая обо мне, он хотел, чтобы я знала, что он всегда будет рядом, если мне понадобится помощь.

Само собой, на всех моих встречах ребром стоял вопрос о том, что случилось с Тригоном и как в КГБ узнали, где находится “Сетунь”. Я долго ездила по улицам и успела удостовериться, что слежки за мной не было. Я понимала, что некоторые офицеры из штаб-квартиры по-прежнему во мне сомневались. При этом было очевидно, что тем вечером сотрудникам КГБ не нужно было ни за кем следить, потому что они заранее узнали, что кто-то из ЦРУ придет на объект “Сетунь”, где можно будет устроить засаду и произвести арест. Они заранее заняли позицию, пригнав к мосту фургон, полный людей, а также вызвав милиционера для соблюдения формальностей.

Я не могла объяснить, откуда в КГБ узнали, где припаркована моя машина. Возможно, ее обнаружили в ходе розыскных мероприятий. Поскольку офицеры, которые ждали меня на объекте “Сетунь”, не знали, как меня зовут и где я работаю, пока не нашли мое удостоверение личности, и понятия не имели, что я говорю по-русски, я считала, что они не располагали этой информацией в момент моего ареста. Во время допроса на Лубянке следователь назвал меня курьером, и это подтверждало, что в КГБ не знали, чем я занималась во время своей командировки в Москву. Хотя мы обсуждали все возможности, в глубине души я все сильнее верила, что Тригона арестовали не потому, что я не заметила слежку в ходе одной из предыдущих операций.

У нас родилось немало теорий о судьбе Тригона, но делать выводы было рано. Техники и специалисты по отчетности изучили его отчеты за последние шесть месяцев, аномалии в передаваемых пакетах, неявки на объекты и перемены в качестве съемки. Мы обсудили мужчину в военной форме, которого видели в конце июня, и неожиданное появление фургона в парке на объекте “Лес”. Мы также оценили, какова вероятность того, что Тригона к тому времени уже арестовали. Никто не обвинял меня и даже не намекал, что я могла спровоцировать его арест. Но были офицеры, которые полагали, что я потеряла бдительность или не заметила слежку в ходе важной операции. На дворе стояла середина семидесятых, и некоторые считали, что на задание стоило отправить мужчину, а не женщину.