Вдова-шпионка. Как работа в ЦРУ привела меня из джунглей Лаоса в московскую тюрьму

Секретарь президента поздоровался с нами и предложил нам подождать встречи на диване с цветочной обивкой. Директор снова напомнил мне, что у меня будет от силы десять минут, чтобы описать случившееся в Москве. Я чувствовала себя готовой к встрече, но все равно волновалась. К счастью, у меня было время остыть после жары на улице. Мои длинные волосы были убраны в высокий пучок. Много лет спустя я стала жалеть, что у меня не осталось на память фотографии с президентом, но фотографироваться на той встрече никто и не думал.

В 14:00 секретарь открыл дверь, и мы вошли в Овальный кабинет. Директор представил меня советнику президента по национальной безопасности Збигневу Бжезинскому и вице-президенту Уолтеру Мондейлу. Войдя в кабинет, президент Картер пояснил, что он пришел со встречи с Менахемом Бегином, который занимал пост премьер-министра Израиля. Я с восхищением подумала, что тоже значусь в президентском календаре, причем сразу вслед за Бегином.

Поздоровавшись со мной, президент предложил мне сесть на диван справа от его вольтеровского кресла. Президент Картер был невысоким, даже маленьким, а на его румяном лице виднелась сыпь. Он казался усталым. Я положила на стоявший рядом журнальный столик копию тайника и эскизы объекта, чтобы мне было проще объяснить президенту, что именно произошло. Директор Тернер сел рядом со мной на диван, Бжезинский — на стул лицом к президенту, а Мондейл — в кресло напротив Тернера, которое было немного отвернуто от президента, что отражало некоторое безразличие Мондейла к нашей встрече. За все время он не сказал ни слова.

Я стала рассказывать историю Тригона — сколько он работал на нас, как мы взаимодействовали с ним в Москве, — стараясь не говорить лишнего, чтобы уложиться в обозначенное директором время. Но стоило мне перейти к изложению событий вечера 15 июля, как Бжезинский принялся дополнять мой рассказ: он уточнил, что все произошло на Краснолужском мосту, назвал настоящее имя агента, а также подчеркнул исключительную ценность разведывательной информации, которую нам поставлял Тригон. Очевидно, он читал пришедшие из Москвы телеграммы о моем аресте. Я знала, что, как советник президента по вопросам национальной безопасности, он входил в число немногих, имевших доступ к разведывательным отчетам Тригона. Он явно был знаком с делом Тригона и высоко ценил его работу.

Углубившись в историю о своем аресте, я не заметила, что девять-десять минут растянулись почти до двадцати. Президент Картер внимательно слушал меня и рассматривал предметы, которые я ему показывала. Я закончила рассказ, описав свое возвращение домой. Президент спросил, полечу ли я обратно в Москву, но я сказала, что меня официально депортировали из СССР без права возвращения.

Директор Тернер поблагодарил президента и кивнул мне, намекая, что пора уходить. Я собрала вещи и сказала спасибо президенту, который поднялся и пожал мне руку. Когда я направилась к двери, Бжезинский тоже пожал мне руку со словами: “Я глубоко восхищен вашей смелостью”. Остальные согласились с ним. Я посмотрела на него, и наши взгляды встретились. Я поблагодарила его. Он действительно понимал, что я делала, какие цели стояли перед неутомимыми сотрудниками московского отделения ЦРУ и какую важную роль ЦРУ играло в разработке внешней политики США и поддержании хрупкого баланса сил в мире.

Закрыв за собой дверь, я медленно выдохнула и смутилась. Я понятия не имела, следует ли мне дождаться директора. Я даже не знала, как вернуться по коридору к нужной лестнице. Решив, что директор вряд ли рассчитывает, что я стану его ждать, я попросила секретаря проводить меня к выходу. Уже знакомым путем я вышла на улицу и вернулась к ИОП, где меня ждал Джон.

Позже в тот же день я получила рукописную записку от директора Тернера, который благодарил меня за профессионализм во время встречи. Он отметил: “Вы единственный человек, который за три дня успел повстречаться лицом к лицу и с КГБ, и с президентом США. Я восхищаюсь вами. Мои поздравления!”

Руководители секции советских восточноевропейских стран велели мне не сообщать коллегам, что я встретилась с президентом, чтобы лично рассказать ему о случившемся. Полагаю, они не хотели ни чтобы все узнали, что ЦРУ потеряло Тригона, который был одним из самых ценных агентов, ни чтобы стало понятно, какую исключительную важность Тригон представлял для разведки ЦРУ в интересах Белого дома и Совета национальной безопасности. Мой арест хотели представить недоразумением, которое произошло, потому что меня приняли за другую. Много лет я никому не говорила, что встречалась с президентом Картером, хотя новость о гибели Тригона всего за несколько недель разошлась по ЦРУ.

Остаток недели я встречалась с оперативниками, офицерами контрразведки и коллегами, в подробностях рассказывая им о своем аресте. Все они считали эту информацию бесценной, ведь она позволяла им понять, каково работать в Москве, и расспрашивали меня, что могло вызвать мой арест, поскольку они поддерживали текущие операции с московскими агентами и планировали будущие.