Вдова живого мужа

Воронова-Веденеева-Рагозина он "отдал" лейтенанту Гололобову. Этот молодой карьерист — Гапоненко сразу его раскусил — с фанатичным блеском в глазах особым умом не отличался, но рвением… Он втайне мечтал раскрыть заговор такого государственного значения, чтобы его повысили в должности сразу до капитана. Быстрое продвижение по службе привлекало Гололобова не какими-то особыми благами и привилегиями, а возможностью немедленно, сразу облагодетельствовать все человечество, совершив мировую революцию.

Нынешние руководители государства преступно медлили с этим. Все потому, что у власти стояли люди немолодые, с консервативным мышлением, а молодые, решительные, отчаянные парни вынуждены были годами дослуживаться до более-менее ответственных должностей, а время уходило!

Ни о кладе, ни о причастности парикмахера Веденеева к убийству Флинта или капитана второго ранга Романова следователь Гапоненко даже не обмолвился. Сумеют найти эту связь — пожалуйста! Но вряд ли при той поспешности, с какой рассматривались и сдавались дела в ОГПУ, лейтенант мог до этого докопаться. Он и так получил много: раненого преступника, который ещё может говорить, рапорт майора о том, как в личной беседе за день до гибели военврач Крутько сообщил, что вроде бы встретил своего бывшего пациента, белого офицера, который работал теперь почему-то парикмахером и под другой фамилией. Проведенная работниками ОГПУ при содействии гражданских лиц проверка подтвердила, что парикмахер Веденеев, у которого убитый накануне брился, в действительности белый офицер Михаил Михайлович Воронов, прибывший в Москву для организации заговора с целью свержения советского правительства. Поняв, что Крутько может его опознать, Воронов зверски убил врача. При задержании Воронов оказал представителям ОГПУ сопротивление и был ранен.

Гололобов радовался, что начальник оказал ему доверие и поручил это дело: оно явно повлечет за собою повышение в звании! Тем более что у Воронова оказался пособник — сосед по квартире, некий Самойлов. Слизняк! Он не выдержал первого же серьезного допроса. Уж лейтенант постарался нажать на него как следует: очень он был зол на этих буржуйских недобитков!

Гапоненко внимательно следил за ходом следствия. Воронов уже на третий день после ранения смог отвечать на вопросы следователя Гололобова. А поскольку о драгоценностях его никто не спрашивал, сам он не обмолвился о саквояже ни словом, справедливо полагая, что в таком разе ему тут же привесят и убийство Романова, и убийство Рагозина. От убийства военврача он надеялся откреститься. Правда, столкнувшись с железной непробиваемостью лейтенанта, он усомнился в благополучном исходе и однажды попытался бежать, не полностью оправившись от раны. На этот раз не в меру ретивый солдат охраны выстрелил в беглеца несколько раз. Два выстрела оказались смертельными.

Как-то вечером после работы майор Гапоненко решил нанести визит Светлане Крутько. Как он сам себе объяснил, чтобы поинтересоваться её здоровьем, не нужно ли ей чего. В конце концов, он, хотя и невольно, содействовал её несчастью, да и в найденном богатстве, наверное, была часть, принадлежавшая её погибшему мужу. Черный Паша не оставлял без помощи вдов и детей своих погибших товарищей. Крутько не был его соратником, но справедливость требовала помочь оставшейся безо всяческой поддержки жене. Как потихоньку узнал Гапоненко, и в школе её дела шли не блестяще, а новый директор осторожно намекнул, что неплохо было бы товарищу Крутько поискать себе другое место работы, так как и сослуживцы, и дети не смогут теперь относиться к ней с прежним доверием.

Словом, Светлана осталась одна, без друзей — не принимать же в расчет этого щенка Поплавского! — и если он ей хоть чуточку нравится… Дальше Дмитрий Ильич додумывать не хотел…

Правда, чем ближе подходил он к дому, в котором жила Светлана, тем тревожнее становилось у него на душе: а если прогонит, если все же решит, что он виноват во всем?

Он позвонил в дверь, волнуясь как мальчишка, и, когда увидел, как засветились её глаза, как просияла она и подалась ему навстречу, еле смог унять громкий стук взбесившегося сердца.

— Дмитрий Ильич, как я рада! — она впустила его в прихожую, но тут же тень скользнула по её лицу. — Ничего плохого больше не случилось?

— Нет-нет, — успокоил он, целуя ей руку. — Я просто очень волновался за вас. Не всякий мужчина такое выдержит, не то что хрупкая женщина… Вы любите сладкое?

— Смеетесь? — она с притворным сожалением вздохнула. — Ничего не могу с этим поделать! С детства за леденец готова была душу продать!

— Я согласен взять вашу душу в обмен на это, — пошутил он, подавая ей красиво перевязанный пакет.

Светлана открыла его и вскрикнула от восторга, вытаскивая на свет маленькую шоколадную корзиночку, полную тоже маленьких шоколадных фруктов. Это было подлинное произведение искусства кондитеров — мечта сладкоежки. Стоило оно немалых денег, но он любил наблюдать, как радуется его подарку человек и никогда при покупках не жадничал.