Вдовье счастье

Бог подаст. Или иди работать, вызверилась я про себя, нищенке же ничего не сказала и не обернулась в ее сторону. Можно подумать, я купаюсь в деньгах, чтобы еще тебе что-то давать, да и… ученая я вашим братом и вашей сестрой за столько лет своей прошлой жизни. Беременных годами, как матерая слониха, девиц и прытких безногих, за которыми не мог угнаться ни один наряд, я повидала и в своем городке, и в столице, и жили они много лучше, чем те, кто день за днем честно работал в поте лица.

Нищие были противны демонстративной запущенностью, незамутненной наглостью и чужды мне еще и клановостью. Я привыкла быть одна. Привыкла, что единственный человек, кто мне поможет, это та самая девочка, после — женщина, которую я каждый день вижу в зеркале и говорю устало — привет, дорогая, неплохо выглядишь, мы с тобой еще посражаемся за место под солнцем! Наше время еще не ушло, мы на коне, мы многое можем. Мы с тобой всегда будем вместе, ты и я, я и мое отражение в зеркале. Улыбнись, Вера! Вот так, и сожми бубенцы в кулак!

Я всегда была одна по-настоящему. Первый мой муж в самом начале моего подъема покинул страну, подавшись за лучшей долей, и долгое время мы переписывались, поддерживали друг друга, рассказывали об успехах и неудачах, но я все больше уходила в работу, а он женился на местной девушке и завел очаровательных малышей, общались мы с ним все реже, не то чтобы отдаляясь, просто жизнь развела… постепенно и дружба сошла на нет и адреса стерлись из памяти ноутбуков. И второй муж, который очень старался, но так и не смог мне простить, кто я есть, кем я стала, и в конце концов гордыня его доконала, — два моих мужа были лишь эпизодами. Хорошими эпизодами, несмотря ни на что, оба брака я считала удачными. Спасибо за все, всего хорошего, дальше нам не по пути. Занимательно, что в этом мире мне сразу предоставили вдовство…

Нищенка кричала мне вслед недоброе, я не вслушивалась. Навстречу мне шел человек, которого я узнала не сразу, но когда поняла, кого вижу, отступать и прятаться за людьми было слишком поздно.

— Вера Андреевна, — приподнимая цилиндр темно-красного цвета, слегка поклонился мне Петр Аркадьевич, и вид у него был изумленный. — Вы привезли кулон?

Чертов родственник поймал меня на горячем. Так решивший провести уик-энд на курорте начальник на соседнем лежаке видит болящего подчиненного, но если олл-инклюзив вместо предписанного врачом постельного режима не повод для увольнения, то я попалась всерьез. Петр Аркадьевич не мог не знать, сколько стоят услуги пастыря и проклятый кулон, как и не мог не знать, что мне неоткуда взять такие деньги.

Из его дома, он должен быть уже в курсе.

— Мир не без добрых людей, — с невинной улыбкой скорбящей вдовы проговорила я, мысленно кроя родственника последними словами и украдкой высматривая городовых.

— Вы, Вера Андреевна, счастливица, — Петр Аркадьевич подошел ближе, озабоченно ко мне наклонился, даже коснулся моего предплечья, может быть, как родне ему было позволено. — Всевидящая уберегла, а возможно, они и ждали, пока дом опустеет, вот откуда узнали? У холопов языки без костей, сечь их, да некому.

Я доверительно смотрела в его ничего не выражающие глаза.

— С утра дворник увидел стекла битые, кликнул городового. Дом мой ограбили, Вера Андреевна, аккурат как вы съехали, вынесли все, кроме мебели, — снизошел до разъяснений Петр Аркадьевич. — Кое-что отыскали уже, платья ваши и Григория вещи, несколько ложек… Остальное кануло, но хотя бы вы живы.

Когда надо, дура-Вера и не помышляет рыдать, а ситуация располагает. Мне бы побледнеть, хотя, впрочем…

— Вера Андреевна, голубушка, — Петр Аркадьевич не выдержал, взял меня за локоть и повел куда-то, Ефим послушно шел сзади и прислушивался. — На вас лица нет. Главное, что с вами и детьми все в порядке. Вещи ваши полиция вам пришлет, вы же сообщили, где нынче живете?

Я — нет, но Фома наверняка, насколько я себе представляла обязанности дворников этого времени. Встреча с Петром Аркадьевичем была удачей больше, чем неудачей. Я позволила себя вести как цирковую пони, неторопливо переставляла ноги, всем видом показывая, в какое смятение меня привело известие о грабеже.

Отчасти так оно и было. Что мне делать с вещами? Опять продавать?

— А холопов все-таки высечь прикажите, — прибавил Петр Аркадьевич, довел меня до края площади, снова приподнял свой траурный вишневый цилиндр и поспешил отдать последний долг усопшему. Может быть, он рассчитывал втихаря плюнуть племянничку на могилу, но как знать, не оторвет ли ему Всевидящая за это башку?

Я постояла, переваривая услышанное. Сомнительно, что Петру Аркадьевичу было дело до меня и детей, подобие сочувствия он высказал, потому что понятия не имел, кто те «добрые люди», давшие мне денег на кулон и жилье, они могли быть крайне авторитетны и моя жалоба на агрессию дяди покойного мужа могла ему выйти боком. Но Лукея права, а я очень надеюсь, что Лукея права — он тюфяк, и слава Всевидящей.