Вдовье счастье

— Григорий рассказывал про сватовство, — я уставилась в потолок, словно припоминая, — он был о Вершкове нелестного мнения, может быть, это мнение — следствие соперничества из-за меня… Но Вершков все же богат и титулован, я бедна и простая дворянка, мне сложно понять ваши помыслы, князь.

Неплохо у меня язык подвешен, когда мне нужно уболтать человека из наивысшего общества, но даже гордость не повод сидеть с настолько самодовольным лицом, Вера, держи марку. Князь, воспользовавшись шансом, вызвал слугу, и тот, шевеля усами, налил еще чаю. Я сжала кулаки — твое сиятельство, у меня не лопнет по швам гордость тебе плеснуть, и дело не в шовинизме, но если ты не умеешь завязывать себе штаны, попроси хоть кого, у кого руки растут из нужного места!

Усатый Казимир меня злил. Возможно, я смертельно устала и каждого лишнего человека тянуло удавить. Казимир, не подозревая за мной никакого коварства, скрылся, Вышеградский перевел утомленный взгляд на меня.

— Покойный Вершков мог передать титул племяннику, а предпочел внебрачного сына — предполагаю, племянник сам отказался, поскольку долги Вершкова много больше, чем долги Григория. Имение заложено несколько раз, сумма залога давно превысила стоимость, если я верно помню, к осени имение вернется в казну… если ничего не изменится.

Моих поверхностных знаний истории государства и права, а также местной истории, не хватало. Даже с учетом того, что здесь общество развивалось иначе, в том числе из-за отсутствия войн, революций, восстаний и цареубийств, и многое было реализовано проще, чем в знакомой мне хоть кое-как истории моего мира, я не понимала, о чем он говорит.

— Дед Вершкова получил титул за заслуги перед империей, имение как обеспечение титула выделено из казенных земель, крестьяне тоже казенные, — объяснил князь, видя мое замешательство. — Нынешний князь Вершков лишится не только денег, но и титула. Брак с кем-то вроде моей сестры мог спасти положение.

Что же, в этом есть свой резон, и я посочувствовала Вершкову. Не особо, без души, но я не хотела бы оказаться на его месте. Но зачем ему я, зачем ему двор, не может же он хвататься за соломинку в лице изгнанной с позором нищей вдовы, или я чего-то не знаю.

А я не знаю, и что самое скверное, этого может не знать и князь.

Я помолчала, раздумывая, стоит ли давить на Вышеградского или он поведал мне и без того более чем достаточно. Если — когда — я продолжу общение с ним, хочу я этого или нет, он вспомнит еще что-то важное, мельком, вскользь, то, что существенным он сам не считает.

— Театр, князь, помните? — перевела я тему так внезапно, что князь чуть тарталетку не уронил мимо тарелки. — Григорий потребовал долговые расписки, чтобы вы ни на что не претендовали. Он брал в аренду театр на год, ставил свои пьесы…

Я убеждена, что так и было, иначе незачем арендовать помещение. Конкуренция сожрала и перемолола все, что написал Григорий, в театре этого времени она зашкаливающе высока. Люди будут платить, лишь когда я отсеку от аудитории лишнее. Гендерное и возрастное разделение искусства — маркетинг, и как много людей сколотили себе капиталы, превращая доброе-вечное в востребованный продукт. На встречи с читателями являлись почтенные старички и уставшие полные дамы, приводившие с собой фактурных, харизматичных исполнителей. Авторы обоих полов писали для обоих полов под мужскими и женскими псевдонимами, актеры играли роли одухотворенных писательниц любовного фэнтези, суровых фантастов-многосерийников, бывших прокуроров, ныне клепающих повести про ментов, и юных красоток, прославившихся янг-эдалт.

Выйдет ли из Вышеградского автор романов?

— Вам нравились его стихи, Вера Андреевна, — князь поднялся, и я напряглась — куда это он, я не договорила. — И для вас он писал их так, как ни для кого.

Или за минувшее время стерлась боль предательства и уцелело в памяти только хорошее, или князь решил для себя закрыть эту книгу и никогда ее больше не открывать. Еще вариант — он стихи своего бывшего лучшего друга не слушал, и правильно поступал, надо признать.

— Я должен вернуть вам то, что ваше по праву, — с этими словами он открыл роскошное бюро красного дерева, и оттуда посыпались исписанные листки. Часть слетела на пол, князь поморщился, я вскочила и принялась собирать их один за другим.

Это правильный жест вдовы — так виделось князю. Я же хватала жемчуг, бриллианты, золотые крупицы. Князь собрал все, что не успело разлететься, сложил, и я пристроила свою стопку рядом. В ушах мягко шумело море из-за моих резких прыжков.

— Вы все еще любите его, Вера Андреевна, — покачал князь головой, прижав обе стопки ладонями, будто не собираясь мне их отдавать, и мне показалось, что за простой констатацией скорбного факта стоит нечто большее.

Но нет, у меня нет предпосылок считать, что князь был влюблен в курочку Веру.

— И если меня это не удивляло до того как… — он не закончил, убрал с бумаг руки. — То после того, что я узнал о вас, на что вы оказались способны… Я поражен. Словно две разные женщины.