Вдовец

Кирилл же отвечал мне из кабинета, а потом начал перебирать даты по календарю, чтобы найти время для поездки к друзьям. Я не помню, что отвечала ему, что-то на автомате и сейчас жалею, что нельзя послушать диктофонную запись, но муж вдруг замолчал. Я успела выдохнуть, что он передумал, и мы никуда не поедем, а потом услышала, как зло хлопнула дверь в гараж и через пару мгновений зарычал мотор машины.

Сегодня уже третий день, как его нет. А я не пойму, волноваться мне или нет? Может, что-то случилось? Не придурь и буйный всплеск посреди нордического характера, а что-то из серьезного списка несчастий, когда надо звонить в полицию или куда там еще? В больницы, по всем друзьям… Черт, последнее выше моих сил, я не хочу никого слышать и уж тем более начинать разговор самой. И что мне спрашивать? Муж не звонил вам? Не говорил, где проводит время? Решила поинтересоваться на случай, если он сообщает вам больше, чем жене. А вообще не берите в голову. До свидания.

Сегодня третий бесконечный день, они стали такими, потому что я все-таки волнуюсь. Я интуитивно чувствую, что с ним всё в порядке и не нужно никаких оперативных служб, но отпустить покалывающую тревогу не могу. И в голову приходит лишь шантаж, я пишу Кириллу шестое сообщение подряд, но уже без знака вопроса, а банальное предупреждение.

— Я звоню в полицию.

— Зачем? — он снисходит до ответа через двенадцать минут.

— Где ты?

— Полиция не нужна.

— Тогда что случилось?! Ты можешь мне позвонить?

— Хорошо.

Он ловит меня на дурацкое «хорошо», я решаю, что это читается как «сейчас», но он не звонит и ничего больше не пишет. Я же проваливаюсь в лютую злость, из-за которой достается чайному сервизу, что стоит на столешнице. Стоял… теперь разноцветные осколки валяются на напольной плитке и смотрятся эффектными акцентами на сером фоне. И я не собираюсь ничего разгребать, я ведь умею делать только хуже, поэтому беру ровер и уезжаю из дома.

Кирилл знает? Он, наконец, догадался?

И почему мне страшно?

Я ведь хотела, чтобы он узнал… Или нет?

Альбина тоже избегает меня, я не могу вызвонить ее, гудки идут, но толку от них никакого. А потом и вовсе абонент не абонент. Она слишком нервничала, я не приглянулась ей и показалась ненормальной с платиновой кредиткой, от которой стоит держаться подальше. Видно, девица решила не рисковать и свалила пока не поздно, урвав гонорар с парой лишних нулей.

Слава богу, хотя бы Итан не играет в игры беглецов, и отвечает на мой звонок. Правда, он выбирает холодный тон и короткие ответы, показывая, что занят. Но зачем мне стучаться, если завтра он будет нараспашку? Я привыкла к его качелям и поэтому бросаю «ничего важного, прости», и отключаюсь.

…

…

…

ПЕРЕПИШУ

Я вырвала к черту страницу пустой болтовни. Я слишком долго подхожу к главному… Мне понадобилось два слоя плотной тоналки, чтобы скрыть ссадину на щеке. У Итана тяжелая рука, хотя мне повезло, что у него не нашлось места, чтобы размахнуться и приложиться как следует. Туалетные кабинки в барах очень тесные.

Они тесные для секса и тесные для выяснений отношений.

Итан пытался привести меня в чувства, грубо наклонив к раковине и обливая холодной водой. Я смутно помню, но он точно злился от моего пьяного смеха и душил в глотке грязные ругательства. И в какой-то момент не выдержал, рванул на себя и ударил тыльной стороной ладони. Я отшатнулась от него и сползла по стенке на пол, уткнувшись каблуками ему в ботинки. Пощечина помогла лучше, чем вода, и картинка стала отчетливее… Помню, как он застыл, смотря на меня сверху вниз и не решаясь пошевелиться. И то пренебрежение, то жалость во взгляде.

А я с усмешкой подумала, что была права, он все-таки опаснее Кирилла, импульсивен в самом плохом смысле.

— Первый раз, — выдыхает он, наконец. — Ты первая женщина, которую я ударил.

— Польщена.

— Да, продолжай, чтобы наверняка. Доведи меня, мне же мало!

Он бросает взгляд на зеркало, чтобы перевести дыхание, но у него не выходит. Я кожей чувствую шторм, что гуляет в нем, спокойствие отказывает ему и даже раскаяние не спешит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Так иди, не нужно доводиться, стоя здесь.

— Теперь можно? А двадцать сообщений назад было приди и приди!

— Я не помню, чтобы писала.

— А что ты помнишь?!

Итан наклоняется, чтобы заглянуть мне в лицо, но оказывается не готов к тому, что видит. Злость вдруг сходит… Он наклоняется и помогает мне встать на ноги, молча стягивает с себя голубой пиджак и накидывает на мои плечи, так что я чувствую его тепло и приятный запах, который исходит от мягкой ткани.

— Что ты помнишь? — повторяет он тише.

— Я не хочу разговаривать. Мне нужно на воздух…

— Он бы трахнул тебя, если бы я не приехал. Прямо в этой грязной кабинке, — Итан встряхивает меня, словно не уверен, что я слышу, хотя он вбивает каждое слово прямо мне в лицо, обжигая кожу горячим сбившимся дыханием. — Часто так развлекаешься?

— О ком ты?