— Меня всегда так сносит, сразу и наотмашь, — признается Итан. — Не умею делать осторожные шаги.
— А я осторожная.
— Как тогда очутилась в багажнике?
Он специально смешит меня и я вдруг понимаю, что впервые вздохнула полной грудью. Может, это странно смотрится со стороны, но иначе здесь можно свихнуться. И наш кроткий беззаботный диалог, как напоминание, что жизнь продолжается.
Как глоток свежего воздуха.
Итан отступает на шаг, разрывая круг близости и убирая руки с моего тела. Но улыбается по-прежнему мягко, и я ловлю себя на мысли, что вновь смотрю на него тем взглядом, который позволила себе в кафе. Я все же откликаюсь на его мужское обаяние.
Мне мешает только жесткая обложка дневника. Она ощутимо давит на поясницу и напоминает о причине встречи с Итаном, о причине вообще всего.
Глава 18
Мы возвращаемся назад и не находим Кирилла во дворе. Открытая настежь входная дверь старого дома намекает, где его искать. Итан идет вперед и первым переступает порог. Он коротко оглядывается по сторонам и оборачивается ко мне.
— Идешь? — спрашивает он.
Его пальцы нащупывают ворот пиджака и поднимают его вверх, будто ему холодно, хотя легкая ткань вряд ли поможет согреться. Я вспоминаю, что видела в одной программе, что такие жесты называют адаптерами, человеку нужно чем-то занять руки, чтобы отвлечься и сбросить напряжение.
— Иду, — я киваю и следую за ним.
Внутри светло, зажжен верхний свет, который течет сквозь мутные плафоны с красными розами. В доме одна большая комната, что-то вроде гостиной с низкими диванами и прямоугольным столом посередине, под которым угадывается выцветший ковер с коричневым ворсом, а справа тесный коридор, выводящий к покосившимся дверям. Кухня и ванна, скорее всего, но мне не хочется проверять, потому что во мне просыпается брезгливость и с трудом дается каждый шаг.
— Чердак, — я замечаю опущенную лестницу, которая ведет наверх, впрочем, никуда она не ведет, на люке висит массивный замок из черного железа.
В записках, которые нашел Кирилл, как раз говорилось о запертом чердаке.
Так странно видеть подтверждения чужим словам. Незнакомая девушка написала о замке, который ей никак не открыть, а я теперь стою и смотрю на него.
Хочу вскрыть его, черт возьми!
— Осторожнее, — Итан ловит меня за локоть и не дает сделать слепой шаг по коридору, — тут стекло.
— А где Кирилл?
Итан пожимает плечами, а потом громко зовет его. И Кирилл отзывается из соседней комнаты. На ее счет я угадала, это маленькая кухня, какие только и бывают в старых домах вроде этого. Она забита бабушкиной мебелью, верхний и нижний ряды шкафов занимают почти всё пространство, оставляя место лишь для окна со шторками и советского холодильника. Плиты нет, но стоит дешевая микроволновка, которая светится белизной, словно только вчера из магазина техники, и бросается в глаза.
Следом я вижу следующую деталь из записок. Почерневшие треугольники на фасадах шкафов. У них острые концы, и они все смотрят в разные стороны, повернуты то так, то этак.
— Об них можно порезать пальцы, — произносит Кирилл, когда замечает мое движение навстречу.
Я всего лишь сделала шаг, но он сразу же безошибочно угадал мое намерение.
— Здесь слишком много острого, — горько усмехаюсь я, вспоминая о разбитом стекле в коридоре. — Альбина их переворачивала?
Кирилл кивает и обходит меня, чтобы показать, как именно девушка вела свой календарь. Мужская ладонь накрывает ручку первого шкафа и подвигает ее в сторону, так треугольник переваливается на другую сторону.
— Их немного, можно отметить недели две, не больше…
— По три ребра, — отзывается Кирилл, — и на каждом свой узор, если приглядеться. Не самый короткий календарь.
— Окно без решетки и щеколда изнутри, — Итан указывает на деревянное окно, а я замечаю, что он стоит на пороге, не решаясь втиснуться в тесную комнату третьим. — Дом никак не укреплен, забор высокий, да и все. Но это скорее защита от посторонних глаз, чем тюремная необходимость, отсюда не так сложно сбежать, если захотеть.
Если захотеть…
— Альбина не хотела? — наивно спрашиваю я, будто у Кирилла есть все ответы.
— По запискам мне показалось, что Альбина хотела, чтобы он отпустил ее. Она хотела вернуться домой, но собственную волю потеряла. Ждала, что он сам проявит милосердие.