«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

Между тем, хотя обличение неправедного суда было одним из самых расхожих обвинений по адресу бояр-правителей, новый Судебник в статье 97 недвусмысленно оставил в силе все прежние судебные решения, запретив их пересмотр: «А которые дела преж сего Судебника вершены, или которые не вершены в прежних во всех делех, суженых и несуженых, и тех дел всех не посуживати, быти тем делом всем в землях, и в холопстве, и в кабалах, и во всяких делех и в тиуньстве судити по тому, как те дела преж сего сужены, вершены»[2113]. Таким образом, законность судебной практики предшествующего периода под сомнение не ставилась. Более того, и сам порядок судопроизводства, описанный в новом законе (ст. 1, 28, 29, 34), полностью соответствовал практике, сложившейся в десятилетия, предшествовавшие принятию Судебника 1550 г.

Новацией ст. 1, по сравнению с соответствующей статьей Судебника 1497 г., стало добавление к боярам и окольничим в качестве судей высшей инстанции дворецких, казначеев и дьяков: «Суд царя и великаго князя судити боаром, и околничим, и дворецким, и казначеем, и дьяком»[2114]. В заголовке царского Судебника перечень столичных судей дополнен еще и указанием на «всяких приказных людей»[2115].

Б. А. Романов не придавал большого значения этому расширению состава судей в тексте Судебника 1550 г. По его мнению, составитель царского Судебника просто со свойственным ему педантизмом привел «исчерпывающую формулировку» там, где прежний законодатель ограничился неполным перечислением. Поэтому появление дворецких и казначеев в перечне судей (дьяки же упоминаются еще в статьях первого Судебника) ученый склонен был считать «новостью текста» царского Судебника, а не «новостью жизни, новостью, явившейся в промежутке между двумя судебниками»[2116]. И. И. Смирнов, напротив, усматривал за изменением юридических формул перемены в управлении страной, особо подчеркивая «возросшее значение приказов и дьяков», отразившееся в тексте царского Судебника[2117].

В этом споре я скорее склонен поддержать мнение Смирнова, чем Романова: на протяжении первой половины XVI в. шел неуклонный процесс бюрократизации центрального управления; один из этапов этого процесса, как было показано выше в девятой главе книги, пришелся на 1530–1540-е гг., эпоху «боярского правления». За время, прошедшее между двумя Судебниками, численность «приказных людей» выросла в несколько раз, и поэтому то внимание, которое уделено им в царском Судебнике, следует объяснять не педантизмом составителя, а возросшим влиянием дьячества на государственные дела.

Особо нужно сказать о дворецких и казначеях, роль которых в судопроизводстве не оставалась неизменной на протяжении первой половины XVI столетия. Как показывают наблюдения над формуляром несудимых грамот и сохранившимися судебными документами 30–40-х гг., заметное расширение судебной деятельности дворецких и казначеев произошло в конце 1530-х и в 1540-х гг.[2118] Таким образом, если упоминание бояр и окольничих в перечне столичных судей в заголовке и первых статьях (ст. 1–3) царского Судебника было, скорее, данью традиции, то включение в этот перечень дворецких и казначеев отражало реальную практику 40-х гг., т. е. десятилетия, непосредственно предшествовавшего принятию нового свода законов.

Несомненная новация 1530–1540-х гг., отразившаяся в Судебнике 1550 г., — губные учреждения: в ст. 60 упоминаются «губные старосты» и «губные грамоты». По существу, именно царский Судебник узаконил губные учреждения в общероссийском масштабе: до того в течение десятилетия они вводились в отдельных волостях и городах как локальная мера, мотивированная просьбами местного населения. В той же статье законодатель попытался предупредить возможные конфликты между старыми (наместники) и новыми (губные старосты) органами местного управления: «А приведут кого в розбое или [на] кого в суде доведут, что он ведомой лихой человек розбойник, и наместником тех отдавати губным старостам. А старостам губным, опричь ведомых розбойников, у наместников не вступатись ни во что»[2119].

Еще одно новшество периода «боярского правления» — формула коллегиального решения, известная как «всех бояр приговор». Эта формула появилась в начале 1540-х гг. в обстановке яростной борьбы придворных кланов как своего рода отражение необходимости компромисса. История возникновения данной формулы была подробно рассмотрена в предыдущих главах книги[2120], поэтому здесь я лишь напомню о том, что в 40-е гг. XVI в. она применялась не только при принятии решений по важным политическим вопросам, но и порой при вынесении обычных судебных приговоров.